Анатолий Марченко - Звезда Тухачевского

«Сообщать эту сенсацию Сталину или не сообщать?» Бенеш долго сидел в задумчивости, пытаясь прийти к какому-нибудь однозначному выводу, отметая тут же возникавшие доводы как «за», так и «против». И решил, что предварительно следует обменяться мнениями с послом СССР в Праге Александровским.

Александровский вошел в кабинет Бенеша апрельским утром. В окно пробился луч солнца, блеснув по лысеющей голове посла, настроенного по-весеннему радужно.

Бенеш, поздоровавшись с Александровским за руку, жестом указал ему на кресло.

— Курите, прошу вас. — Бенеш знал, что посол заядлый курильщик и длительное воздержание от наслаждения всласть затянуться папиросным дымом основательно огорчит его.

— По дороге к вам, господин президент, я восторгался весенней Прагой, — благодарно откликаясь на чуткость Бенеша, сказал Александровский, тут же извлекая из кармана пачку «Казбека». — Как прекрасна Прага — она древняя, но такая молодая! Вы обратили внимание, господин президент, как после слякотной зимы преобразились глаза пражанок: в них светится зов любви.

Александровского связывали с Бенешем не просто официальные отношения, они в какой-то степени переросли в доверительные и даже дружеские, и потому посол позволял себе некоторую фривольность.

На постоянно серьезном, озабоченном лице Бенеша на мгновение вспыхнул свет тихой улыбки, которая, впрочем, тут же погасла.

— Вы счастливый человек, господин Александровский, — негромко, в своей сдержанной манере отозвался Бенеш. — Вам доступны земные радости. Что касается меня, то я уже давно не замечаю того, что светится в глазах пражанок. И сейчас вы поймете почему.

— Я весь внимание, господин президент. — Посол прекрасно знал, в какой момент беседы следует расстаться с фривольным тоном.

— Меня вновь и вновь беспокоят слухи о возможном сближении СССР и Германии. — Лицо Бенеша стало еще более хмурым, от него будто повеяло осенним ветерком.

— Но, господин президент, — поспешил сказать Александровский, воспользовавшись тем, что Бенеш сделал длительную паузу, — я не устаю повторять, что у моей страны и мыслей нет о подобном противоестественном союзе. Это же был бы союз с самим сатаной.

Бенеш снова тихо улыбнулся, но Александровскому в этой улыбке померещилось нечто саркастическое.

— А почему бы Советскому Союзу и не сблизиться с Германией? — неожиданно живо, даже игриво спросил президент и в упор уставился на посла.

— Ваш вопрос, господин президент, не может не вызвать удивления, откровенно говоря, мне трудно понять…

— А что тут понимать? — Бенеш оставался таким же оживленным и даже лукавым. — СССР — не только великая, но прямо-таки грандиозная страна. — Он снова помолчал и продолжил разговор как бы на другую тему, но, в сущности, все о том же, что не переставало его волновать и тревожить. — Господин посол, я хочу заверить вас и в вашем лице Советское правительство в том, что, какие бы изменения ни произошли в советской внешней политике, Чехословакия останется безоговорочно верной СССР и своим обязательствам перед ним.

— Советский Союз высоко ценит такую позицию Чехословакии, — искренне сказал Александровский. — Но простите, господин президент, за столь прямой вопрос, который я вынужден вам задать… — Он подыскивал слова, которые бы смягчили его недоумение. — Я просто ума не приложу, о каких изменениях советской внешней политики может идти речь? Советский Союз никогда не предавал и не предаст своих верных друзей.

— Я в этом не сомневаюсь, — не очень уверенно ответил Бенеш. — Однако же всем известно, что ваша великая держава имеет самые обширные и многообразные интересы не только в Европе, но и в Азии. Многообразие же интересов, как показывает исторический опыт, может помимо вашего желания побудить вашу страну к определенным переменам во внешней политике, скажем по отношению к той же Германии или Англии. Разумеется, это лишь теоретическая возможность, я не имею оснований предполагать ничего конкретного. Но еще раз хочу повторить, что при всех условиях Чехословакия останется в дружественных отношениях с СССР.

Бенеш говорил обо всем этом довольно пространно, и, когда он, наконец, умолк, Александровский со всею искренностью, на которую был способен, сказал:

— Господин президент, я уполномочен моим правительством заверить вас, что политика СССР абсолютно неизменна, ибо она всегда является политикой сохранения мира. Перемена нашей внешней политики мыслима лишь в том смысле, что кто-нибудь из наших многочисленных партнеров искренно повернет в сторону мира или, наоборот, перейдет в лагерь поджигателей войны. Только от этого может зависеть улучшение или ухудшение наших взаимоотношений.

Вернувшись в посольство, Александровский долго не мог переключиться на другие дела: его мозг напряженно анализировал беседу с Бенешем. В высказываниях чехословацкого президента Александровский пытался обнаружить их подлинный, а точнее, подспудный смысл. Почему президент так обеспокоен возможным изменением внешней политики Советского Союза? Для таких сомнений, считал посол, вроде бы нет никаких причин: положение Советского государства стабильно, власть — в надежных, крепких и волевых руках Сталина, а Сталин своих друзей не предает, если они не предают его. И конечно же ему даже в голову не приходила мысль о том, что Бенеша беспокоит вопрос о возможных переменах в результате заговора военных, слухи о котором уже достигли президентского уха.

Уже с января 1937 года Бенеш располагал информацией о том, что между германским рейхсвером и Красной Армией устанавливаются тесные контакты. Информация шла от чехословацкого посланника в Берлине Мастны, и Бенеш, зная его как надежного информатора, не имел никаких поводов, чтобы не доверять ему.

Что касается Александровского, то он был в неведении относительно такого рода слухов. Уже позже, в мае, когда Тухачевский был снят с должности заместителя наркома обороны и послан командовать Приволжским военным округом, Александровский присутствовал на приеме в честь английской миссии в Праге. Беседуя с ним, министр иностранных дел Чехословакии Крофта неожиданно спросил:

— Господин посол, чем объяснить столь неожиданное перемещение маршала Тухачевского? Что стоит за очевидным понижением его в должности? Не является ли это результатом трений с маршалом Ворошиловым по вопросу взаимоотношений СССР и Германии?

И так как Александровский все еще обдумывал варианты ответов по столь непростым вопросам, Крофта продолжал:

— Могу вам доверительно сообщить, что в Праге ходят слухи о том, что Тухачевский принадлежит к числу сторонников сближения с Германией и в то же время имеет серьезные разногласия с официальной позицией по ряду принципиальных внутриармейских вопросов. Возможно, эти разногласия касаются той реорганизации, которая производится сейчас в Красной Армии в связи с созданием так называемых военных советов. Есть и предположения, что Тухачевский попал в немилость в какой-то связи с делом Ягоды.

— Господин министр, — Александровский начал свой ответ с убежденностью человека, которому нельзя не доверять, — мы не рассматриваем назначение Тухачевского как явное понижение в должности. Посудите сами. Тухачевский поставлен ныне на весьма ответственный пост. В системе обороны страны должность командующего военным округом не менее значительна, а по уровню ответственности еще более значительна, чем должность заместителя наркома. И разве Тухачевский первый и единственный маршал, который командует военным округом? Пожалуйста — маршал Блюхер, командующий Дальневосточным округом.

— Однако Приволжский округ по стратегической значимости заметно уступает Дальневосточному, — все еще не утолив своего любопытства, сказал Крофта.

— Смею вас заверить, господин министр, — продолжал отстаивать свою позицию Александровский, — Приволжский округ по своему уровню не уступает Дальневосточному. Ведь на территории округа, которым предстоит командовать Тухачевскому, расположена наша вторая по мощности металлургическая база. А такого рода база — фундамент обороны страны.

Александровский и сам понимал, что сознательно преувеличивает значение округа, чтобы разубедить Крофту в его сомнениях и снизить степень его опасений.

Крофта лишь многозначительно улыбнулся в ответ и поднял бокал с шампанским.

23

Тухачевский вернулся из Кисловодска бодрый, жизнерадостный, веселый, в прекрасном расположении духа. Неудержимо тянуло в родные стены наркомата, хотелось поскорее окунуться в кипучую любимую работу.

В первый рабочий день он сразу же отправился к Ворошилову, чтобы доложить о своем прибытии и ознакомиться с обстановкой.