Владислав Бахревский - Свадьбы

— Ай да «пасть дракона»! — Мехмед нежно оглаживал пушку по лоснящемуся, как щеки беев, стволу.

И тут из воды выскочил еще один голыш и пустился к Азову, и Азов отворил ради одного ворота.

— Не много ли усатых дэвов спешит в Азов, — рассердился Мехмед. — Чего смотрят разъезды?

Он пошел доложить алайбею о том, что видел. Встревоженный алайбей доложил выше, и наконец эта неприятная весть коснулась ушей Дели Гуссейн-паши. Главнокомандующий засмеялся:

— Чем больше разбойников соберется в Азове, тем лучше. Чем ловить их по степи, прихлопнем сразу всех. Пусть плавают. Только глупцы могут искать себе погибели, которая есть Азов. Что нам одиночки против этого?

И Дели Гуссейн-паша указал на густое облако пыли. Это подходили анатолийские войска и следом за ними конница хана Бегадыра.

Хан Бегадыр явился под стены Азова с пятьюдесятью тысячами. Он подарил главнокомандующему арабского коня под седлом, унизанным жемчугом, золотую цепь и меч с огромными алмазами на рукоятке.

— Добро пожаловать, хан мой, — приветствовал его Дели Гуссейн-паша, стоя возле своего шатра, — да будет неодолимой твоя борьба за веру. Милости просим. В добрый час прильни к моему лицу, ибо ты, могущественный государь, борец за веру, выполняя повеление падишаха Османов, явился на войну, подобно разрушительной грозе.

Дели Гуссейн-паша повязал голову хана драгоценным шахским тюрбаном, подарил ему трех арабских скакунов, саблю из тянутой стали в драгоценных ножнах, соболью шубу и пару белья — штаны и рубаху. Ханская свита была одарена драгоценными халатами.

На четвертый день турки вновь подошли к Азову. Казаки встали на стены, но ни пушек, ни пищалок, ни барабанов.

— Они копают! — удивились казаки.

Осип Петров поднялся на стену, долго рассматривал работающих янычар, подозвал пушкаря.

— А ну-ка пальни!

Ядро не дотянуло до турок саженей пять.

— На стенах оставить караулы! — приказал атаман. — Всем копать — будем вести подкопы навстречу их земляной горе. Они небось надумали насыпать гору вровень с нашими стенами и пушками нас прибить.

Повеселел Георгий с того дня, самые лихие и знаменитые казаки не гнушались землю копать. Не повинность отбывали, работали яростно, до изнеможения. Уступали место в подкопе, когда руки переставали слушаться.

Копали.

Турки явно, казаки тайно.

Земляной вал рос на глазах. Так вздымается из морской пучины неотвратимая волна. Наберет она полную силу, разбежится, ударит и — конец всему живому. Видишь погибель свою, а помочь себе не можешь. И не то страшно, что ни убежать, ни спрятаться некуда, а то страшно, что погибель твоя пустая, никого ты не заслонишь, никому смерть твоя не даст жизни.

Земляная гора не только поднималась к небу, она медленно катилась к Азову. Палить но земляной горе из пушек — порох переводить. А у турок с каждым днем, с каждым новым накатом земляной горы вступало в дело все больше и больше орудий.

Все живое в подкопах, погребах, подземельях.

Шестнадцать дней росла и двигалась к Азову земляная гора. Шестнадцать дней, не умолкая ни ночью, ни утром, ни в полдень, ни к вечеру, громила город, башни и стены многогорлая турецкая артиллерия. Небо над Азовом как взбесившаяся булыжная мостовая.

На шестнадцатый день главнокомандующий Дели Гуссейн-паша собрал в своем шатре военный совет. Командующим вместо плана было подано сто блюд и полсотни напитков.

— Аллах не дал нам победы в первом приступе, — сказал Дели Гуссейн-паша своим гостям и подчиненным, — но в этой неудаче я не вижу заслуги казаков. Их спасли высокие стены твердыни. Теперь иное дело. — Неумолчный грохот пушек мешал говорить, и главнокомандующий дал знак прекратить стрельбу.

— Даже в голове зазвенело от тишины, — сказал хан Бегадыр, зажимая ладонями уши.

Командующие засмеялись.

— Продолжим, — сказал Дели Гуссейн-паша, — теперь не шумно, и запах пороха не повредит кушаньям… Из семидесяти башен уцелело в Азове не более десяти. Все зубцы на стене сбиты. Стены повреждены. После совета я прикажу стрелять до глубокой ночи. Потом огонь будет снова прекращен. Солдаты должны хорошо выспаться. В семь часов утра мы возобновим огонь, а в восемь часов накормим солдат и построим для приступа. В десять — приступ. Первых ворвавшихся в город ждет щедрая награда. Вот и весь план.

— Запас пороха и ядер весьма истощился, — стали говорить командующие.

— Прекрасно! Вместо груза пороха паши корабли смогут увезти добычу, которую мы захватим в Русском государстве.

— Боюсь, что в основном это будут рабы! — воскликнул хан Бегадыр. — Русские бедны.

Меченосец Жузеф возразил:

— Падишаху как раз и нужны русские рабы. Падишах собирается объявить войну рыцарям Мальты. Для этой войны потребуются галеры, а значит, и гребцы.

— А что молчит наш блистательный господарь? — повернулся Дели Гуссейн-паша к Василию Лупу.

— Я всегда стою за скорую войну. Если завтра Азов падет, значит, меньше затрат за ведение войны. Нынешние войны безумно дорогие.

— Я приветствую решение идти приступом на город, — высказался евнух Ибрагим. — Мне доносят, что каждый день в Азов пробирается не меньше десяти-пятнадцати пловцов. Казаки прячут одежду и оружие в кожаный мешок и с тростинкой плывут вниз по течению до Водяной башни, где выскакивают на берег и беспрепятственно уходят в город.

— Что ж, эти две-три сотни безумцев погибнут завтра со всем великим Войском Донским.

— Великим? — засмеялся Василий Лупу.

— Великим! — захохотали анатолийские командующие, не бывшие в первом бою.

Атаман великого Войска Донского Осип Петров стоял в одном из подвалов цитадели, и перед ним стояли куренные атаманы и есаулы.

— Слово мое такое, — разжал свои железные челюсти Осип Петров. — Против цитадели у них самая большая гора. На горе этой самые сокрушающие пушки. Подкоп под эту гору сделан. В третьем часу мы гору ту взорвем — это знак. Всем войском идти на вылазку. Бить турок беспощадно. Коли захватим порох — порохом тем развеем насыпи. В два часа ночи собираемся у Иоанна Предтечи на молитву. Ступайте, атаманы, готовьте соколов своих к смертному вылету.

Вперед выступил Худоложка.

— Турки под шумок ведут к стенам семнадцать подкопов. Полдюжины подкопов утром под стенами будут.

— За подкопами в оба уха. Взорвете в три часа вместе с горою.

— Коли раньше они поспеют?

— Сам знаешь, Худоложка, что делать.

— А что делать? Подкоп на подкоп и — врукопашную.

— Войско Донское великое за вас молится.

— Новолуние! Как много надежд. Но что себе мы скажем, когда вода времен источит, словно льдинку, осьмушку последнюю еще одной луны?

Хан Бегадыр произнес это, выйдя из шатра. У входа в шатер на страже стоял сеймен.

— О! — удивился Бегадыр. — Сегодня мой покой оберегает славный Амет Эрен.

Амет Эрен стоял не шелохнувшись.

— Поговори со мной, воин, я разрешаю! — сказал часовому хан. — Не правда ли, поэзия и война имеют сходство. Без вдохновения не победишь. Правда, в одном случае смертного врага, а в другом — бессмертное время.

— Великий хан, я только воин. Мудрость мне недоступна, — ответил Амет Эрен.

— Новолуние! Как много надежд… — повторил хан. — О аллах! Я позабыл, как дальше. Сочинить столь прекрасные стихи и забыть.

— Великий хан, я помню. Новолуние! Как много надежд, но что себе мы скажем, когда вода времен источит, словно льдинку, последнюю осьмушку еще одной луны?

— О! — воскликнул Бегадыр. — Идем в шатер, я запишу.

— Великий хан, я не могу оставить поста. Мы на войне.

— Ты прав, воин. Тысячу раз прав! — Хан убежал в шатер, вернулся с писчими принадлежностями и, сидя на пороге шатра, записал стихи.

— Я награжу тебя, — сказал хан Амет Эрену. — Тебя скоро сменят?

— Через полчаса.

— Хорошенько отдохни. Завтра войска пойдут на приступ. Ты, Амет Эрен, поведешь в бой моих сейменов. Ты раньше турок должен будешь подняться на стену и водрузить мое знамя. Имя твое, имя великого воителя, останется в веках так же, как и мое имя. Но я славе воина предпочитаю славу поэта. Я сам воспою твой подвиг, Амет Эрен!

Заснуть Амет Эрену в ту ночь перед большой битвой удалось не сразу. Когда он сменился с караула и шел спать, со стороны Дона шум, вопли, стрельба. В палатку братья притащили разрубленного почти надвое брата.

— Их выплыло трое, — рассказали братья. — Двоих мы убили. Третий убил нашего Аскера и убежал в Азов.

Амет Эрен посидел возле умиравшего брата, дождался смерти.

— А теперь спать, — сказал он. — Всем. Завтра идем па приступ. Великий хан приказал вести сейменов мне.

Он лег в углу палатки и заснул.

А казаки в Азове уже проснулись. В ушах звенело от позабытой тишины. Турки прекратили стрельбу.