Овация сенатору - Данила Комастри Монтанари

Марк Валерий между тем ещё не закончил.

— Римский легионер служит четыре года, иногда дольше. В Анатолии со мной были воины, которые воевали более двадцати лет, а некоторые сражались в Германии ещё под командованием моего отца. Вчера я встретил одного из них как раз здесь, в Риме, — центуриона Реция. Тебе что-нибудь говорит это имя? — спросил он, сурово глядя на патриция.

— Не припоминаю, — пришлось признаться Аврелию.

— А вот он, напротив, отлично помнит тебя! — ответил Валерий и сунул руку под тунику, туда, где каждый солдат держит наготове кинжал.

Сенатор в гневе ухватил её.

— Думаешь ударить, так на этот раз целься как следует. Не хотелось бы, чтобы тебе вновь попался какой-нибудь несчастный вроде Антония, — спокойно произнёс он, не отступая.

Марк Валерий в гневе стиснул губы.

— Вскоре ты получишь от меня известие, Стаций! — с угрозой процедил он, прежде чем удалиться.

Стоя на ступенях храма среди людей, толкавших его со всех сторон, Аврелий глубоко вздохнул.

«Мудрый человек не гневается, — повторил он про себя как настоящий эпикуреец, — мудрый человек всегда спокоен и отстранённо созерцает безумства, происходящие в мире».

Он не хотел терять спокойствия, не хотел вспоминать о Германии. Сейчас он поедет к Помпонии и посмотрит, что за сюрприз приготовили ему друзья.

— Ну наконец-то. А мы уж думали, что ты не придёшь! — как-то особенно радостно встретил его в вестибюле Сервилий.

В ожидании своего друга-гурмана хозяин решил продегустировать все три сорта вина — цецинское сетинское и убанское, — которые собирались подать к столу, так что настроение у него, и без того всегда весёлое, сделалось ещё лучше.

В этот момент к нему присоединилась Помпония в такой ярко-алой тунике из виссона, какую могла позволить себе только очень юная и стройная девушка.

— И где же сюрприз? — спросил сенатор, сгорая от любопытства.

— Идём, идём сюда! — подхватила его матрона и повела к накрытому столу в эзедре — беседке, заросшей розами.

Стол окружали три широких каменных триклиния со множеством мягких подушек, и на одном из них, сияя беззубой улыбкой, возлежала ужасная Домитилла с огромным, словно башня, париком, сделанным из волос варваров.

Аврелий облегчённо вздохнул: сюрпризы Пом-понии бывали непредсказуемы, и тот факт, что это оказалась всего лишь матрона Домитилла, немного успокоил его.

— Есть и ещё одна гостья! — прокудахтала подруга, искоса глядя на него.

Тут штора перистиля раздвинулась, и оттуда появилась…

— Боги бессмертные! — застонал сенатор, пока Валерия шла ему навстречу, глядя в пол и держась крайне сдержанно.

Аврелий расположился на триклинии, сделав вид, будто сюрприз удался, но вскоре забыл обо всём и решил получить удовольствие от пирушки.

Изысканные блюда и отличные вина сопровождались интереснейшими разговорами, в которых особенно блистала Помпония, легко переходя от политических новостей к сплетням, литературным отзывам и ехидным двусмысленностям, умело сдабривая всё это многочисленными намёками на любовные связи императрицы Мессалины.

Сенатор охотно поддерживал подругу, задавая нужные вопросы в нужное время или же дополняя её рассказы солёными шутками.

И всё же, если Сервилий и Домитилла были в восторге, этого нельзя было сказать о Валерии. Её краткие замечания звучали, словно капли холодной воды, падающие в пламя.

Свободный от условностей язык Помпонии пришёлся ей явно не по вкусу, и в самых пикантных местах на её лице появлялось выражение недовольства, вызванного либо настоящей стыдливостью, либо ханжеством. И только когда разговор зашёл об Антонии, матрона, похоже, оживилась.

— Такой замечательный человек! Он гостил у моего мужа Эренния в Гортине, и когда я вернулась в Италию, то виделась с ним в Тускулуме[23], на вилле консула. Ясно же, что убийца ошибся.

Антоний Феликс не заслуживал такого ужасного конца! — решительно заявила молодая женщина.

— А я, значит, заслуживаю? — с нахальной улыбкой поинтересовался сенатор.

Сервилий даже закашлялся от такой грубой бестактности.

— Покажи Валерии наши сады, Аврелий, пока рабы убирают с пола объедки, — быстро вмешалась Помпония.

В восторге от замешательства Валерии, сенатор повёл её между изгородями из самшита и начал показывать драконов, химер и разных мифологических чудовищ, созданных Скаполой, талантливым топиарием[24], которого он уступил друзьям.

Но подобное ботаническое разнообразие вызывало у молчаливой матроны лишь скуку.

— Представляю, как ты рада, наконец, вернуться в город после стольких лет, проведённых в провинции, — сказал Аврелий, меняя тему.

— Я мало кого знаю в Риме, — ушла она от ответа.

— Кореллия, жена консула Паула Метрония, могла бы всем представить тебя, — заметил патриций.

— Боюсь, что слишком близкая дружба с ней плохо отразится на моей репутации, — ледяным тоном ответила Валерия.

Встретив такое чванливое высокомерие, Аврелий разозлился и пошёл в наступление: как ни строга Валерия, она прежде всего женщина… А никакую женщину не обрадует пылкая похвала, адресованная другой.

— А почему? Кореллия так элегантна, так очаровательна… — начал расхваливать он её. — Я уверен, например, что она охотно дала бы тебе несколько советов, как одеваться, чтобы не выглядеть старомодной… Она всегда рада помочь и очень доступна…

— Даже слишком! — зло прошипела Валерия и поспешила варнуться в эзедру, не дожидаясь, пока её спутник последует за ней.

После подобного разговора ужин продолжался в полном молчании, и гости быстро распрощались.

Когда Сервилий закрыл за ними дверь, Аврелий на минуту замялся. Помпония попросила его проводить Валерию домой и, если бы речь шла о какой-нибудь вольноотпущеннице или плебейке, сенатор, недолго думая, спокойно расположился бы рядом с ней в паланкине.

Но Валерия — высокопоставленная аристократка, и как-то неловко возлежать в паланкине рядом с ней, пусть и недолго. Патриций быстро прикинул, что хуже — недовольство строгой впечатлительной матроны или малоприятная перспектива целую милю подниматься пешком на Виминальский холм? Подобная прогулка его нисколько не привлекала, и, пожав плечами, он занял место в паланкине.

— Хороший вечер, не правда ли? — произнёс он как можно более непринуждённо.

Валерия молча, но с заметным неудовольствием согласилась, давая понять, насколько не нравятся ей неуважительные манеры Аврелия. Прижавшись к стенке паланкина, она смотрела на своего спутника с такой враждебностью, словно речь шла не