Сахаровский сборник - Бабенышев Александр Петрович

Я особо — даже при отсутствии общего принципиального решения — прошу Вас способствовать освобождению всех названных мною узников совести. Я лично ручаюсь за высокие нравственные и гражданские достоинства, за честность и самоотверженность каждого из них.

У меня нет сейчас под руками справок и свежей информации. Возможно, один или два человека из числа названных окончили свой срок и уже на свободе. Но вряд ли.

Безусловно, репрессии за убеждения и действия, связанные с убеждениями, представляют собой относительно редкое явление в нашей действительности. Их несравненно меньше, чем в недоброй памяти сталинские времена. Более того, я рассматриваю наличие в СССР узников совести как пережиток нетерпимого, догматического мышления тех времен, сохранившийся в умах и способе действий некоторых работников государственных учреждений. Я лично знаю около 30 узников совести (часть из них я перечислил выше). Вероятно, названная Вами (с другой интерпретацией) цифра 200 человек соответствует значительной доле полного их числа. Необходимо также учесть узников совести, помещенных в специальные психиатрические больницы (психиатрические тюрьмы) и осужденных по спровоцированным уголовным обвинениям (известны случаи ложного обвинения в хулиганстве, сопротивлении властям, тунеядстве, попытке изнасилования и даже в поджоге собственной квартиры). Я предполагаю, что с этими добавлениями общее число узников совести относительно невелико, хотя и не знаю точной цифры.

Но узников совести в обществе, стремящемся к справедливости, не должно быть вовсе! И это главное, решающее из того, что я должен был написать Вам в этом письме.

Мы мало непосредственно (кроме как примером) можем повлиять на судьбу узников совести в других странах (хотя «Международная амнистия» много действует во всех странах и иногда чего-то добивается). Но своих узников совести мы можем освободить.

Так освободите их, снимите этот больной вопрос (это тем проще, что их так мало в государственных масштабах, и в то же время решение этого вопроса имело бы существенное гуманистическое, нравственное, политическое и, я осмелюсь сказать, историческое значение)! Это в огромной степени способствовало бы авторитету нашего государства на нынешнем этапе его развития, облегчило бы международные контакты на всех уровнях, способствовало бы «открытости» общества, международному доверию и — тем самым — делу мира. Решение об освобождении узников совести встретило бы поддержку значительной части советской интеллигенции. Косвенные психологические последствия этого трудно переоценить. Они легли бы в русло тех задач, которые стоят сейчас перед страной. А в семьи узников пришло бы счастье после многих лет незаслуженных страданий. И нет также сомнения, что такие гуманные и мудрые действия найдут свой отклик во всем мире.

Я прошу Вас способствовать освобождению из мест заключения и ссылки всех узников совести, осужденных по статьям 190-I, 70 и 142 УК РСФСР и соответствующим статьям других республик, узников совести, помещенных в специальные психиатрические больницы по идеологическим и политическим мотивам, т. е. за убеждения и за действия, связанные с убеждениями и не сопряженные с насилием (я не предполагаю при этом обязательно полного их психического здоровья), узников совести, осужденных по уголовным статьям по ложным уголовным обвинениям.

Михаил Сергеевич! Я прошу Вас поручить Вашим помощникам информировать меня о получении Вами этого письма и, если Вы сочтете это возможным, — о Вашем отношении к моим просьбам. Я придаю исключительное значение судьбе узников совести.

С уважением и надеждой,

Андрей Сахаров, академик

19 февраля 1986 г.,

г. Горький»

 «20 февраля этого года я послал письмо на имя генерального секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачева с призывом об освобождении узников совести. 3 марта, согласно извещению, это письмо было передано в Общий отдел ЦК.

Отсылая письмо, я еще не знал об освобождении Анатолия Щаранского. Я глубоко рад известию об этом гуманном акте. Щаранский — узник совести, имевший наибольший срок заключения (с учетом ссылки у других осужденных на большие сроки узников — один из наибольших). Его освобождение подчеркивает реальность и необходимость всеобщего освобождения узников совести во всем мире.

До сих пор все акты амнистии в СССР сопровождались исключением из них узников совести, которые ставились таким образом наравне с осужденными за самые тяжкие преступления. Не коснулась узников совести, участников и инвалидов Великой Отечественной войны и последняя амнистия, объявленная в СССР в дни празднования 40-летия победы над фашизмом. Это показывает, как глубоки были до сих пор идеологические препятствия освобождению узников совести. Но я верю в конечное торжество разума и справедливости!

Я придаю исключительное значение судьбе узников совести. В соответствии с моим обращением на имя М. С. Горбачева, Председателя Президиума Верховного Совета СССР А. А. Громыко, Председателя КГБ СССР В. М. Чебрикова я считаю, что я вправе и обязан рассматривать свое письмо как открытое. Я прошу органы массовой информации опубликовать это письмо, но не ранее 3 сентября 1986 года.

Андрей Сахаров,

лауреат Нобелевской премии Мира

г. Горький

март 1986 г».

А. Д. Сахаров: «…В феврале 1986 г. я написал один из самых важных своих документов — письмо на имя М. С. Горбачева с призывом об освобождении узников совести. Толчком явилось интервью Горбачева французской коммунистической газете «Юманите», опубликованное 8 февраля. В этом интервью Горбачев говорил о положении евреев в Советском Союзе, о деле Сахарова и — что в особенности привлекло мое внимание — о политзаключенных (то, что касалось меня и моей жены, конечно, тоже привлекло внимание, но тут я не считал необходимым отвечать). Горбачев заявил, что в СССР нет политических заключенных и нет преследований за убеждения. В своем письме я, отправляясь от этого тезиса, детально показал, что арест и осуждение людей по статьям 70 и 190-I Уголовного кодекса РСФСР фактически всегда является преследованием за убеждения, так же как нередко осуждения по «религиозным» статьям 142 и 227 и заключение в психбольницу по политическим мотивам и использование с теми же целями фальсифицированных обвинений в уголовных преступлениях. Я кратко рассказал в качестве примера о деле и судьбе некоторых лично известных мне узников совести, всего я перечислил 14 человек (или 13, имя одного из узников было в некоторых экземплярах по ошибке пропущено), и призвал к безусловному освобождению всех узников совести. Первым среди названных мною был Толя Марченко. 19 февраля я отправил письмо адресату. 3 сентября по моей просьбе[39] оно было опубликовано за рубежом (через 6 месяцев после даты извещения о доставке). Я предполагаю, что, возможно, начавшееся в первые месяцы 1987 года освобождение узников совести в какой-то мере было инициировано этим письмом, в условиях провозглашенной гласности и моего и Люсиного возвращения в Москву. Мне хотелось бы так думать…»

[5. С. 17]

Сентябрь

Опубликована статья «Испарение черных мини-дыр и физика высоких энергий» (Письма в ЖЭТФ. 1986. Т. 44. Вып. 6. С. 295).

8 декабря

Гибель в Чистопольской тюрьме Анатолия Марченко.

А. Д. Сахаров: «Одно из самых ужасных — дело Анатолия Марченко. Я писал об этом удивительном человеке, его мужестве и благородстве. Репрессивные органы не могли простить ему убийственно точной книги «Мои показания» (о современных лагерях и тюрьмах) и в особенности его спокойного и непоколебимого нонконформизма. В марте 1981 года он был арестован — в пятый раз! Суд состоялся через несколько месяцев. Судить его — кроме стойкости и независимости — фактически было не за что. Главным и почти единственным пунктом обвинения явилось письмо в мою защиту академику Капице и эссе «Терциум датум». Но Марченко — «рецидивист»; он осужден на 10 лет заключения и 5 лет ссылки. Этот приговор ни за что человеку, уже проведшему в заключении половину жизни, тяжело больному — фактически пожизненный! Он разлучен со своей замечательной женой Ларисой Богораз, с горячо любимым сыном Павлом…»