Побег из Рая - Шатравка Александр Иванович

— Ну вас, — махнула рукой медсестра и вышла из столовой.

Прошли праздники, заработала почта и принесли газеты. На первой странице одной из них Леонид Брежнев ставит засосы своему почетному гостю товарищу Лучо и большая статья о том, что ему пришлось пережить в лагере у Пиночета. Беру газету и бегу поделиться новостью с Мишей Жихоревым, который как всегда в окружении медсестер что-то рассказывает и смешит их.

— Миша! Вы это читали? — спрашиваю я, протянув ему газету.

— Ах, подлец! — пробежав глазами по статье, возмущается Миша. — Камера ему видите ли не нравится! Пытали его там, свет и радио по ночам включали, чтобы он здесь запел, если б жопу аминазином ему накачали.

— «Но и в этом случае», — продолжает читать газету Миша, — «тюремщикам не удалось во мне подавить дух коммуниста!» Смотрите, пытали его там: «Тюремщики щелкали затворами автоматов за дверями камер.» Вы слышите, — размахивая газетой, комментировал Миша, собрав вокруг себя зевак. — Мерещилось ему всё это от страха! Менты, наверное, шпингалетом на окне щёлкали. Смотрите! Это его в лагерь на остров Досон привезли, самый строгий лагерь в Чили, но там этот негодяй сразу транзисторный приёмник нашёл и «Голос Москвы» слушал. Сюда б его, в больницу, нашёл бы он его здесь, хотелось бы мне поглядеть на этот лагерь.

— Да читай, Миша, дальше, как его там пытали. Это и так всё ясно! — настаивали окружающие.

— В мавзолей к нам захотел! Сейчас мы вытащим лысого, раскрутим его за ноги и башкой его об стенку. Занимай, товарищ Лучо, свободное место.

Эта Жихоревская крамола действовала на толпу как гипноз, погружая всех в смех. Миша видя это образно ударял о стенку Ленина, как бы раскручивая его за ноги.

74

ВРАЧ И БОЛЬНЫЕ

Наше первое отделение считалось в больнице одним из лучших и я думаю из-за того, что завотделения Д. Ф. Жеребцов придерживался мнения, что больница не может быть тюрьмой и слово «режим» резало ему слух. Внешне он всегда выглядел строгим, но на самом деле был очень мягким человеком. Он разграничивал действия психически больных людей, кому лечение и медикаменты были необходимы и тех, кто попал в больницу в здравом уме. Мне и моему брату он говорил:

— Вам в больнице нечего делать, но раз вы здесь, самое лучшее для вас лекарство — это работа.

Больных, у которых начинались приступы болезни, он лечил, но никогда это не было карательной мерой. Избиений или просто глумления над тяжелобольными со стороны санитаров и медперсонала я никогда здесь не видел, что, впрочем, было характерно для всей больницы.

Однажды больной, латыш Вернер Дакарс, под влиянием слуховых галлюцинаций выбрал момент и опрокинул на голову Жеребцова целофановый кулек с водой. Дакарса схватили санитары и потащили в надзорную палату. По Жеребцову стекала вода и, придя в себя, он пошел переодеваться в свой кабинет. Пока Дакарса тащили, другой больной, кабардинец Альмезов подбежал и в отместку за врача ударил латыша несколько раз в бок. За этот поступок Альмезова тоже положили в надзорку. Доктор Жеребцов ни Дакарсу, ни Альмезову не назначил курс сульфазина и они пробыли в надзорной палате совсем недолго.

В столовой я Вернеру всегда подавал полную миску еды с большой горкой. Вернер сначала демонстративно смущался:

— Ну зачем вы мне так много дали? Я же не съем, — притворно говорил довольный Дакарс.

Когда же он видел, что тарелка с едой у него такая же как у всех, длинный и тощий Дакарс Вернер выскакивал из-за стола и бежал в ванную комнату, проклиная всех нас, обзывая идиотами и фашистами. Мы соскребывали из кастрюль еду, всё добавляли в тарелку и звали его. Это его устраивало и успокаивало. В больнице он был из-за того, что гонялся в Латвии с топором за милиционерами, хорошо, что они его не пристрели.

75

БОРЯ КРЫЛОВ

Выписанные больные уезжали. Дед Путц ворчал и нехотя уходил из больницы. За ним уехал совсем безнадежный больной Сашка, по кличке «Советский Союз». Любой мог сказать ему: «Советский Союз» и Сашка сразу замирал с поднятыми вверх руками и так мог долго стоять, пока кто-нибудь не прикажет ему убраться в палату. Выписали и сердобольного Мухалкина, любившего смотреть телевизор и всегда горько плакавшего над чьей-то бедой, даже мультфильм «Али-Баба и сорок разбойников» огорчал его до слёз. Трудно было представить, что этот худенький и робкий человек был убийцей своей бабушки.

Отделение быстро заполнялось вновь прибывшими.

— Откуда столько народу везут? Раньше такого не было. И везут-то каких! Их на зону отправлять надо, а не в больницу! — недоумевал медперсонал.

На самом деле у вновь прибывших больных трудно было сразу заметить какие-либо психические отклонения. Это были молодые люди, совершившие убийства, ограбления, разбой и был даже один гомосексуалист.

Появился в отделении и новенький политический, Борис Крылов, у которого была такая же статья как и у Миши Жихорева. Борис выглядел намного моложе своих сорока лет и был человеком спокойным и невероятно упрямым. Он жил в колхозе на Кубани, где у него возник конфликт с председателем сельсовета, местной и и областной властью. Конфликт затянулся на годы и чтобы его прекратить власти решили признав Крылова сумасшедшим, отправить его за тысячу километров от дома в Прибалтику. С первых же дней появления Крылова в отделении у него с Жихоревым сложились необычные отношения.

Миша, написав книгу, из-за которой находился здесь, видел себя большим писателем и большим политиком. В книге было много ошибок, но спорить с ним из-за этого, как и по многим другим вопросам, было совершенно бесполезно. Я пытался ему объяснить, что слово «синод» — это не синагога, а «космополит» — не духовное звание, но он меня слушать не хотел. Пожилой Жихорев в глазах медсестер был уважаемым авторитетом, во время спора они всегда защищали его и были на его стороне и, хотя он был наполовину еврей это не мешало ему быть настоящим антисемитом и, не стесняясь в выражениях, поносить евреев. Крылов же до фанатизма был русским интернационалистом. Оба они друг друга терпеть не могли, как и быть друг без друга. В начале горячие споры Жихорева и Крылова забавляли всех, но вскоре всё сильно изменилось.

— Бандит вы, Михаил Николаевич, бандит вы, самый настоящий. Евреи — такие же люди, а вы проявляете к ним ненависть как фашисты. Бандит вы, — спокойным голосом, без всяких эмоций повторял Крылов.

— Ха-ха-ха! Защитничек нашелся! — демонстративно, как на сцене, парировал Миша.

— Фашист вы, бандит вы, — бубнил без остановки, как заведенный Крылов.

— Так целуй ты им зад! — начинал выходить из себя Миша.

— Бандит вы, фашист вы…

Прошла прогулка, но Крылов не мог остановиться. Стоило ему встретить Жихорева в туалете, в столовой он включал свою монотонную пластинку:

— Бандит вы, Михаил Николаевич, фашист вы.

В какой-то момент Жихорев вышел из себя и бросился с кулаками на Крылова. Драки не получилась, потому что Крылов даже не собирался защищаться, а как автомат всё повторял, а потом добавил:

— Вы Жихорев, к тому же ещё и хулиган.

Бубнение Крылова скоро начало всем надоедать.

— Крылов, ну хватит! Меняй пластинку! Завёл одно и тоже, — просят его больные и медсёстры.

— Бандит он, фашист он хулиган он, — не сдавался Крылов.

Нервы Жихарева начали сдавать. Во время обеда он взмолился:

— Крылов… Ради бога! Прошу тебя, замолчи хоть на минутку!

Эти слова засели в печенках не только у Жихорева, но и у всех окружающих.

— Крылов! Замолчи! — орали на него со всех сторон.

— О, Господи! — завыл Жихорев, — теперь я понимаю почему тебя сюда упрятали, ты там всех в своём колхозе с ума свёл!

Борис оставался непоколебимым Борисом. На шум прибежали медсёстры и санитары, а он всё повторял:

— Бандит вы, фашист вы, хулиган вы.

С визгом Жихорев бросил ложку в полную тарелку с супом и выскочил из столовой. Все остальные были готовы сделать тоже самое.