Сахаровский сборник - Бабенышев Александр Петрович

Четыре, как будто, столетья В империи этой живем. Нам веют ее междометья Березкою и соловьем. Носили сперва лапсердаки, Держали на тракте корчму, Кидались в атаки, в бараки, Но все это нам ни к чему. Мы тратили время без смысла И там, где настаивал Нил, Чтоб эллина речи и числа Левит развивал и хранил, И там, где испанскую розу В молитву поэт облачал, И там, где от храма Спинозу Спесивый синклит отлучал. Какая нам задана участь? Где будет покой от погонь? Иль мы — кочевая горючесть, Бесплотный и вечный огонь? Где заново мы сотворимся? Куда мы направим шаги? В светильниках чьих загоримся? И чьи утеплим очаги? КОРОТКИЕ РАССКАЗЫ О том, как был с лица земного стерт Мечом и пламенем свирепых орд Восточный град, — сумел дойти до нас Короткий, выразительный рассказ: "Они пришли, ограбили, сожгли, Убили, уничтожили, ушли". О тех, кто ныне мир поверг во мрак, Мы с той же краткостью расскажем так: "Они пришли как мор, как черный сглаз, И не ушли, а растворились в нас". УЛИЦА В КАЛЬКУТТЕ Обняла обезьянка маму, Чтобы та ей дала орех. Обняла обезьянка маму, А дитя обманывать грех. Убегает тропинка в яму, Где влажна и грязна земля, Убегает тропинка в яму, Как испуганная змея. Наших родичей куцехвостых Забавляет автомобиль. По понятиям куцехвостых Этот мир не мираж, а быль. Как вода стоячая — воздух. И мы тонем в этой воде, Как вода стоячая — воздух, Мы не здесь, мы не там, мы нигде. * * * Ни на материнском языке, Ни на русском, в сером армяке, — Одинокая моя молитва: "Мыслью оживи меня, Творец, В сети улови меня, Ловец, Чья всегда удачлива ловитва". И восстал из мертвых я, мертвец, Принял в сердце боль и стыд сердец, Мерзость и раскаянье порока, И свободу я обрел в сетях, И заснул с молитвой на устах, И она теперь не одинока.

О. Сергий Желудков

ПИСЬМО СОСТАВИТЕЛЯМ ЮБИЛЕЙНОГО СБОРНИКА

Дорогие составители! Я преисполнен благодарности Вам за предпринятый юбилейный сборник. Спасибо Вам и за почетное приглашение мне в нем участвовать. С Вашего разрешения, пусть это и будет вот это мое письмо.

Андрей Дмитриевич Сахаров. Его личность, его дело, его судьба, воспоминания о немногих личных с ним встречах — все это вызывает у меня чувство восхищения и боли. "Голос совести всего человечества" — это определение Нобелевского комитета абсолютно верно. "Праведник", — сказал о нем покойный Александр Галич. Да, дорогому Андрею Дмитриевичу не повредит, если я здесь признаюсь, что подсмотрел у него некоторые черты личной святости. Всякий раз я уходил от него глубоко взволнованный впечатлениями от обаяния его личности. Не постесняюсь сказать, что это были религиозные впечатления.

Андрей Дмитриевич не принадлежит ни к какой из христианских церквей. Но он — величайший представитель единой всечеловеческой Церкви людей доброй совести и воли. Здесь я должен хотя бы кратко объясниться о наших дискуссиях внутри современного исповедания Христианства. На одном краю — приверженцы узкой ортодоксии, нетерпимые к любой попытке переосмыслить традицию. На другом — те, кто думает, что вечное Христианство более широко и свободно, что оно вмещает в себя все, все высокое и прекрасное — все, что дорого и свято нам в жизни. Конечно, оно обнимает и жизненный подвиг академика Сахарова: его личное милосердие, его глубокое сострадание всем обиженным, его бесстрашное мужество в борьбе за мир на земле, за здоровье будущих поколений, за права человека — за достоинство человека, которое освятил пришествием Своим Иисус Христос… Христос — Вечный Человек: это решающий принцип Христианства, в этом — единственно подлинная, достойная своего слова Надежда человеческого существования. Недаром само это слово — человечность — стало священным для всех, верующих и неверующих. Христос — Человек, и подлинное Христианство есть стремление к идеальной, прекрасной человечности. И там, где она проявляется, мы, недостойные христиане, видим Божественный свет. По слову Евангелия, "Дух дышит, где хочет", — Дух Святый действует везде там, где мы ощущаем духовную Красоту истинной человечности. Тогда, писал апостол, в человеке "воображается Христос"… Вот эти заветные наши думы я посвящаю здесь Андрею Дмитриевичу Сахарову.

Восхищение — и боль. Его больное сердце, конечно, страдает от сострадания. Уже очень давно, еще будучи в фаворе у правительства, академик Сахаров энергично протестовал против ядерных испытаний в атмосфере — защищал будущие поколения от последствий губительной радиации. Еще тогда он пожертвовал 140 тысяч рублей личных денег на дела милосердия. А потом начались его публичные выступления — и это его, выражаясь древнерусским церковным термином, неустанное печалование за каждого, каждого узника совести в нашей стране. Удивительное дело — здесь он очутился в полнейшем одиночестве среди своих ученых коллег. Да и о народе нашем приходится сказать правду: находясь в плену оглупляющей дезинформации, очень многие обыватели либо просто ничего не знают, либо даже превратно понимают эту его благороднейшую деятельность. Увы, тут надо упомянуть еще и о личных оскорблениях со стороны известных фашиствующих элементов, выступающих от имени какого-то своего псевдоправославия. А сегодня и сам он, академик Сахаров, уже полтора года узник — узник правды и жалости в этом кошмаре, в скорби этой бессмысленно жестокой ссылки.

В Ленинграде одна чудная женщина рассказала мне: она мечтает истратить свой отпуск на то, чтобы поехать в "тот город" и ходить, ходить там по улицам в надежде его встретить и сказать ему о нашем глубоком сочувствии, о нашей благоговейной любви. Я отговорил ее — ради ребенка… Но пусть узнает дорогой Андрей Дмитриевич об этом случае — как ему преданы, как его любят свободные души.