Личные песни об общей бездне - Виктор Станиславович Коваль

Известно, что впоследствии «Форум» дважды горел. Вопрос «Кто поджигал?» у меня не возникает.

* * *

Все московские художники знали «нашу Нину матерщинницу», продавщицу художественных товаров в киоске МОСХа на улице Жолтовского (возле Патриарших прудов). У Нины был своеобразный тик, судорога на нервной почве. В силу этого тика собранные Ниной в охапку тюбики, кисти и прочие худтовары вдруг вырывались из её рук и веером рассыпались в разные стороны.

— Мудак, бля! — всегда при этом она вскрикивала, не имея в виду никого конкретно. Все знали — тик.

Однажды я зашёл в этот киоск, чтобы купить нужные мне земляные краски — охру, сиену и умбру. Но в киоске, как назло, были только ядовитые краплак и изумрудка. Льняное масло и фисташковый лак.

— А ты используй говно, — посоветовала мне Нина, — оно того же спектра, коричневого. Только не забудь добавить туда льняного масла, для вязкости, и затем, когда оно высохнет, прокрыть его фисташковым лаком — для прочности.

Потом достала из-под прилавка дефицитную охру и сиену. Умбры действительно не было.

Меня она называла «сероглазеньким».

* * *

Эта табличка стояла на прилавке в магазине «Сыр», что на улице Горького: «Уважаемый покупатель! Вас обслуживает продавец Любовь Палачёва». Всякий раз, прогуливаясь по улице Горького, мы с друзьями заходили в «Сыр» — посмотреть, цела ли табличка. Любовь Палачёва! — сколько суровой и притягательной тайны в этом имени. И она! — нас обслуживает! А какая она? Крыска с короткой стрижкой? Томная красавица с длинными волосами? Ласковая бабушка? Злая старуха? Улица Горького давно уже сделалась снова Тверской, многое там перестроили, но магазин «Сыр» продолжал существовать на том же месте со своей Любовью Палачёвой и её не выявленным для меня обликом. Однажды, снова оказавшись там, я решился-таки спросить:

— Могу ли я увидеть Любовь Палачёву?

— Люба! К тебе пришли! — крикнул продавец в сторону подсобного помещения.

— Иду! — отозвался женский голос.

Послышались её медленные, приближающиеся шаги. И тут я струсил — сбежал. Ну её к лешему! С такой свяжешься…

* * *

Так говорили: «Встретимся у болвана!» Это значит — у приворотной тумбы. У фонтана! — в ГУМе. У баобаба! — на «Курской» (у широкой колонны, поддерживающей сводчатый потолок). У головы! — бюста Ногина на станции «Площадь Ногина». Под хвостом! — коня Юрия Долгорукого на площади им. Моссовета. Под рукой! — у того же Юрия и у деда — на «Белорусской». У трёх блядей! — трёх вокзалов на Комсомольской площади. У тех же трёх — возле скульптуры «Песня» на Цветном бульваре. У табла. На полгоры. В центре зала. В вестибюле у торца. Под козырьком. У нашего грибка. Возле конюшни — выставочного зала на Манежной лошади. Иногда так и говорили: вместо «площадь» — «лошадь». Получалось лучше, чем площадь. Например: Старая лошадь. Также нормально выглядит Пушкинская лошадь, непривычно — лошадь Хо Ши Мина. Загадка — Новоконная лошадь. Не всегда политкорректны Славянская и Грузинская лошади. Лошадь Революции, Красная лошадь — метафорические скакуны. Самые надёжные — Суворовская лошадь и Крестьянская. Песчаная лошадь — верблюд. Болотная лошадь — гиппопотам.

* * *

Шутили: «Живём между Пушечной и Пушкинской».

От моего дома до «Берлина» на Пушечной — 10 минут ходу. К слову, в самом «Берлине» я так ни разу и не побывал, знаю про его зеркальный потолок только из поэмы Вознесенского «Оза».

И так же — до Пушкинской — 10 минут. Туда я бегал в «Чертёжник» за ватманом, заглядывал в «Яму» — пивбар, бывал в «Полтиннике» — в 50-м отделении милиции, в Музыкальном театре им. Станиславского и в магазине «Мясо» (д. 5/6). Заходил и в подъезд возле «Мяса» — посмотреть на тайник, оборудованный американским шпионом Пеньковским, бывшим полковником ГРУ, расстрелянным в 1963 году. Тайник, как сообщалось в газетах, располагался по указанному адресу — за батареей парового отопления.

Нет, никто из нас так и не решился просунуть туда руку в поисках «спичечного коробка, замотанного медной проволокой».

А вдруг схватят? За руку?

* * *

Магазин «Рыба» на Петровке. Если кто-нибудь говорил, что, наверное, выкинут, то об этом узнавала вся округа: «Дадут! В рыбном дворе!» В этом, изолированном от магазина дворе скапливался прибывающий народ — самоорганизуясь в записях и списках. Известно, бывали записи и на руках, шариковой ручкой.

А в доме рядом — Петровка, угол Петровского бульвара — находилась наша детская стоматологическая поликлиника, впоследствии ставшая нашим вытрезвителем. В разное время мне пришлось побывать и там, и — увы — там.

«Увы — там» — из-за планового хозяйства: как-то возвращаясь ночью с вечеринки, я вдруг столкнулся — уже возле своего дома — с ментами, а у них — план по доставке в вытрезвитель — недовыполнен.

Помню нарисованного на стене зайчика с перевязанным флюсом, рядом доктор Айболит. Не успели закрасить или нарочно оставили — для пущего вытрезвления.

Утром, вернувшись домой, обнаружил у себя на подошве — не ботинка, а на моей биологической подошве — кусок прилепленного пластыря с цифрой 5, нарисованной чернильным карандашом. Понятно: где пятка, там и пятёрка. У меня и телефон был со смыслом: Б-3-69-23.

* * *

Дом политпросвещения на Цветном бульваре. Его задний фасад выходил на Трубную улицу, где когда-то в старом двухэтажном доме располагалась наша с Димкой Константиновым художественная мастерская — просторное место для живописных занятий и дружеских посиделок. Помню, тогда мы говорили «метафизика» — если пиво давали в нашем ближайшем угловом — и «диалектика» — если пива нигде не было, но говорят, что где-то скоро будет (или на Сретенке у «Лесной были», или на Земляном Валу, напротив «Новороссийска»).

Эта мастерская простояла бы в своём привычном для неё старом виде ещё лет сто, как и стояла до этого, если б рядом не возвысился Дом политпросвещения, который заслонил нам всё солнце. Отчего мастерская, подобно слабому звену в дарвинской дубраве, окончательно захирела: канализация её лопнула, стены её пошатнулись и мастерскую как угрозу прохожим сровняли с землей, вместе с вещами, не успевшими эвакуироваться.

Впоследствии Дом политпросвещения разделил судьбу нашей мастерской — его снесли. Жаль, что — впоследствии снесли, а не тогда, когда его только что построили.

Интересно, что даже снос такого вредного Дома-глушителя послужил причиной некоторых несчастий: однажды на его месте образовался провал, куда, говорят, заодно с автомобилями провалился и экскаватор. Историки тут же вспомнили, что в XIX веке здесь стоял имевший дурную репутацию трактир «Крым», с ещё более бандитским трактиром у себя в подземелье — «Адом». Дескать, одиозное это место, тёмное. Поздно вспомнили.

Несколько лет назад было принято решение построить