Максимы и мысли. Характеры и анекдоты - Себастьен-Рош Николя де Шамфор

class="p1">Министр или сановник заявляет, что он держится такого-то взгляда; вы слышите его слова, принимаете их на веру и остерегаетесь обращаться к нему с просьбами, которые противоречили бы его излюбленному правилу. Однако вскоре вы узнаете, что введены в заблуждение: его поступки доказывают вам, что у министров нет правил, а есть только привычка, вернее, страсть, разглагольствовать о них.

* * *

Мы зря ненавидим иных царедворцев: они раболепствуют без всякой для себя выгоды, а просто так, ради удовольствия. Это ящерицы, которые, пресмыкаясь, ничего не выигрывают, зато частенько теряют хвост.

* * *

Вот человек, неспособный снискать уважение к себе. Значит, ему остается одно: сначала сделать карьеру, потом окружить себя всякой сволочью.

* * *

Как бы ни опорочила себя корпорация (парламент, академия, собрание), вступать с ней в борьбу бесполезно: она устоит благодаря своей многочисленности. Позор и насмешки лишь скользят по ней, как пули по кабану или крокодилу.

* * *

Глядя на то, что творится в свете, развеселится даже самый мрачный мизантроп, Гераклит[59] — и тот лопнет со смеху.

* * *

Даже при равном уме и образованности бедняк, на мой взгляд, знает природу, человеческое сердце и общество лучше, нежели человек, богатый от рождения: в те минуты, когда второй наслаждался жизнью, первый находил утешение в том, что размышлял о ней.

* * *

Когда видишь, что коронованная особа по собственному почину совершает похвальный поступок, невольно хочется объяснить большинство ее ошибок и слабостей влиянием тех, кто окружает трон, и мы восклицаем: «Как жаль, что этот государь избрал друзьями Дамиса и Арамона!». При этом мы забываем, что, если бы Дамис и Арамон отличались благородным и сильным характером, они не были бы друзьями монарха.

* * *

Чем больше успехов делает философия, тем ревностней силится глупость установить всевластие предрассудков. Посмотрите, например, как поощряет правительство всяческие дворянские привилегии. Дело дошло до того, что женщинами у нас считают только знатных дам или девок, другие в счет не идут. Никакие добродетели не могут возвысить женщину над ее положением в обществе; это в силах сделать лишь порок.

Выдвинуться и снискать уважение к себе, если у вас нет знатных предков и дорогу вам преграждает толпа людей, которые с колыбели обладают всеми благами жизни, — это все равно что выиграть или по крайней мере свести вничью шахматную партию, дав партнеру ладью вперед. Когда же — что случается довольно часто — светские условности даруют вашим соперникам слишком большие преимущества, вам приходится и вовсе прекращать игру: фора ладьи — это еще куда ни шло, фора ферзя — это уж слишком.

* * *

Наставники юного принца, которые надеются дать ему хорошее воспитание, а сами примиряются с унизительным придворным этикетом и церемониями, похожи на учителя арифметики, который, вознамерившись сделать из своих питомцев отменных математиков, для начала согласился бы с ними в том, что дважды три — восемь.

* * *

Кто более чужд своему окружению — француз в Пекине или Макао, лапландец в Сенегале или, может быть, все-таки одаренный человек без денег и дворянских грамот, попавший в среду людей, которые обладают одним из этих преимуществ или обоими сразу? Общество как бы молчаливо условилось лишить всяких прав девятнадцать двадцатых своих сочленов. И такое общество тем не менее продолжает существовать. Чудеса, да и только!

* * *

Свет и общество в целом кажутся мне книжной полкой, где на первый взгляд все в образцовом порядке, поскольку книги расставлены на ней по формату и толщине, а на самом деле царит полная неразбериха, потому что при расстановке их не посчитались ни с областью знания, ни с предметом изложения, ни с именем автора.

Дружба с человеком значительным и даже прославленным давно уже не почитается достоинством в стране, где людей нередко ценят за их пороки, а знакомства с ними ищут потому, что они смешны.

* * *

Бывают люди неприятные в обхождении, но не вынуждающие ближних вести себя так же, как они; поэтому мы подчас легко переносим их общество. Бывают и другие, не только нелюбезные сами по себе, но одним своим присутствием уже мешающие проявлять любезность всем остальным; такие люди совершенно невыносимы. Вот почему мы так избегаем педантов.

* * *

Опыт наставляет частного человека, но развращает государей и сановников.

* * *

Наша публика похожа на нынешнюю трагедию: она глупа, жестока и лишена вкуса.

* * *

Царедворство — это ремесло, которое пытаются возвести в ранг науки: всякому хочется занять место повыше.

* * *

Светские знакомства, приятельские отношения и т. д. — все это в большинстве случаев имеет такое же касательство к дружбе, как волокитство к любви.

* * *

Умение вскользь обронить фразу — один из важнейших секретов светского красноречия.

При дворе всяк придворный: и принц крови, и дежурный капеллан, и очередной врач,[60] и аптекарь.

* * *

Судьи по уголовным и гражданским делам, начальник полиции и многие другие должностные лица, чья обязанность — блюсти установленный порядок, почти всегда видят людей в самом мрачном свете. Они полагают, что изучили общество, хотя знают только его подонки. Но разве можно судить о городе по сточным канавам, о доме — по нужнику? Такие чиновники обычно приводят мне на ум сторожей при коллеже, которым отводят жилье вблизи отхожих мест и о которых вспоминают, лишь когда надо кого-нибудь высечь.

* * *

Шутка призвана карать любые пороки человека и общества; она оберегает нас от постыдных поступков, помогает нам ставить каждого на его место и не поступаться собственным, утверждает наше превосходство над людьми, чье поведение мы осмеиваем, не давая при этом им повода сердиться на нас, если только они не совсем уж чужды юмора и учтивости. Люди, пусть даже незнатные, но ловко владеющие этим оружием, всегда стяжают себе в свете, в хорошем обществе такое же уважение, какое военные питают к искусным фехтовальщикам. Один неглупый человек — я сам это слышал — говаривал: «Запретите шутку, и я завтра же перестану бывать в свете». Обмен шутками — это поединок, правда бескровный; однако, подобно настоящей дуэли, он вынуждает нас быть сдержанней и учтивей.

* * *

Трудно даже представить себе, сколько вреда может принести стремление заслужить столь банальную похвалу, как: «Господин такой-то — очень приятный человек». Не знаю уж почему, но получается так, что покладистость, беззаботность, слабодушие и ветреность, сдобренные известной долей остроумия, всегда по сердцу людям; что человек бесхарактерный и живущий сегодняшним днем кажется им привлекательнее, чем тот, кто последователен, тверд, верен своим правилам, кто не забывает отсутствующего или больного друга, готов покинуть веселую компанию, чтобы оказать ему услугу, и