Евгений Костюченко - Русские банды Нью-Йорка

Вот и вся роль. Просто нечего играть. Как мог, Кирилл изобразил раскаяние в непреднамеренном тройном убийстве. И ожидал, если не аплодисментов, то хотя бы того, что его пораньше отпустят со сцены.

Но у постановщика столь примитивной пьески был в запасе неожиданный драматургический ход.

— Введите свидетеля для опознания, — приказал следователь.

Кирилл невольно сжал кулаки, ожидая снова встретиться с Красавчиком. Но вместо шкипера «Амазонки» в кабинет ввели совершенно незнакомого ему человека.

— Мистер Ламврокакис, — не без запинки произнес следователь, заглянув в протокол. — Подтверждаете ли вы, что присутствующий здесь Крис Беллоу был известен вам как Черный Испанец?

Ламврокакис испуганно глянул на Кирилла, затем на Уильямса и только потом сказал, глядя в пол:

— Подтверждаю.

— Подтверждаете ли вы, что означенный Черный Испанец находился на лодочном причале вместе с Ионидисом и Хиксом в ночь вашего дежурства?

— Так оно и было, сэр. Подтверждаю.

— Спасибо. — Следователь повернулся к офицерам, стоявшим у него за спиной. — Достаточно, господин инспектор?

— Хватит. Уведите этих, — приказал инспектор. — Второго уже доставили? Давайте его сюда.

Кирилла и свидетеля вывели в соседнее помещение и усадили на стулья лицом к стене. Сержант встал у неплотно прикрытой двери, заглядывая в щель. Однако, заметив, что Кирилл смотрит на него, захлопнул дверь и злобно прикрикнул:

— Смирно сидеть! Не верти головой!

Для вящей убедительности он похлопал дубинкой по ладони, от чего свидетель Ламврокакис вжал голову в плечи.

— Не надо бояться, — сказал ему Кирилл по-гречески.

Свидетель изумленно глянул на него и тут же, что-то бормоча, отвернулся к стене. Кирилл различил несколько греческих слов, но ничего не понял.

«Не надо бояться», — эту фразу он часто слышал от своего дядьки-контрабандиста. Помнил он и несколько ругательств, коими Жора Канделаки награждал компаньонов. Оного запаса слов могло хватить для приличной беседы, но ее бесцеремонно оборвал надзиратель:

— А ну молчать!

В кабинете, однако, происходили слишком интересные события, чтобы охранник мог их проигнорировать. Через пару минут он снова осторожно приоткрыл дверь. Там допрашивали еще кого-то.

— …Чье это было предложение? — спрашивал следователь. — Ваше или Ионидиса?

— Не помню. Какая вам разница?

— Отвечайте на вопрос.

— Я и отвечаю, что не помню.

— Сколько человек было в лодке, которую вы обнаружили?

— Двое.

— Вы потребовали, чтобы они остановились?

— Ну да, мы уже собирались, да только они нам не дали даже рот открыть. Засадили из двух стволов сначала в меня, потом в Спиро и Джейка. Когда я вынырнул, мои друзья уже были мертвы. Джейк лежал в ялике, а Спиро пошел на дно. А я…

— Погодите! — раздраженно перебил следователь. — Отвечайте только на поставленные вопросы. Итак, вы потребовали от них остановиться. Вы видели, чем нагружена лодка?

— Нет. Туман стоял.

— Тогда почему вы решили, что в лодке находится ворованный груз с брига «Юнона»?

— Да это было ясно как день. Бриг стоял без охраны. Чай там держали в открытую, на палубе, а тут ночь, туман — любому понятно, что пираты захотят поживиться!

— То есть это были всего лишь ваши предположения?

— Ну да, было такое предположение, что в лодке сидят пираты. А они, видать, догадались о нашем предположении и выстрелили раньше, чем мы смогли его проверить. Да только там и проверять было нечего. Я, как только перелез через борт шхуны, сразу ящики с ворованным чаем увидал.

— Погодите! До этого пункта ваших прежних показаний мы еще дойдем, — сказал следователь.

— Спросите у него насчет братьев Пакконе, — потребовал инспектор.

Было слышно, как следователь листает свои бумаги: «Пакконе, Пакконе…»

— Итак, расскажите нам, при каких обстоятельствах… Хм. Господин инспектор, в протоколах допроса этого нет. Видимо…

— Сам знаю, что нет, — грубо оборвал его инспектор. — Если этот тип на самом деле Черный Испанец, он должен знать, как были убиты братья-сицилийцы.

— Сардинцы, — поправил его допрашиваемый. — Это огромное различие.

— Сержант! Закройте дверь! — раздался недовольный голос Уильямса.

Приказ был выполнен незамедлительно, и Кириллу так и не удалось узнать, насколько велика разница между жителями двух итальянских островов.

Скосив глаз на своего соседа-грека, он подумал, что свидетель Ламврокакис страдает приступами лихорадки. Лицо его покрылось крупными каплями пота, он то и дело вздрагивал и поводил плечами, словно сбрасывая невидимую ношу.

— Сержант, введите свидетеля! — в комнатку заглянул Уильямс, он казался ужасно расстроенным.

Полисмен с трудом оторвал грека от стула. У Ламврокакиса подкашивались ноги, он явно не желал выходить, и сержант просто втащил его за шиворот в кабинет.

Оставшись в одиночестве, Кирилл подошел к узкому окошку. Его давно интересовало, почему там нет решетки. Объяснение оказалось до обидного простым — окно выходило во внутренний двор полицейского участка. С высоты второго этажа Кирилл разглядел линялый верх кареты, стоявшей под окном, и тощие спины двух лошадей.

Он вспомнил, как они с Энди планировали спасение Билли Кида из тюрьмы, и подумал: «Забавно. То, что у нас не вышло в Маршалле, ждет меня здесь, в Нью-Йорке, спустя пять лет. Открытое окно и дилижанс под ним. Не хватает только помощников, да и пейзаж, прямо скажем, далеко не тот…»

Отбросив мысли о побеге, он вернулся к двери и стал подслушивать, благо теперь ему никто не мешал.

— …Я повторяю свой вопрос. Подтверждаете ли вы, что присутствующий здесь Уильям Мозес Истмен, известный вам как Черный Испанец, находился на лодочном причале в ночь вашего дежурства?

— Свидетель, вам плохо? — спросил Уильямс. — Инспектор, ему плохо. Он не в состоянии отвечать.

— Еще как в состоянии! А вы, Уильямс, если будете препятствовать допросу, вылетите отсюда, как пробка!

— Я не препятствую. И это не допрос, а процедура опознания. И показания свидетеля, добытые в таких условиях, не имеют юридической силы!

— Свидетель! Я повторяю свой вопрос…

— Я… Я не знаю…

— Да ладно тебе, Костас, — вмешался допрашиваемый. — Не бойся, говори все как есть. Они и так все знают. Говори, не бойся. Они тебе ничего не сделают.

— Они-то не сделают… А ты?

Кирилл еще немного приоткрыл дверь и наконец-то увидел того, чей голос не давал ему покоя.

«Почему я сразу не узнал его по голосу? — подумал он. — Да потому что никогда не слышал, чтобы Илюха Остерман так шпарил по-американски».