Джек Хиггинс - Гнев Божий

— Хвала Всемогущему Господу, Отцу и Сыну и Святому Духу! — четко прозвучали по-латыни в ночном воздухе слова Ван Хорна.

Взобравшись на лошадь, Чела пустила ее в галоп. Ван Хорн некоторое время смотрел ей вслед.

Я направился к нему, но не успел открыть рта, как он опередил меня:

— Надеюсь, ты и Янош сможете прийти завтра к девяти утра. На всякий случай. До этого встречаться нам не следует.

Он хотел было уйти, но я придержал его за рукав.

— Подожди. Что это все значило?

— Ты сам слышал, она приехала сюда, чтобы предупредить об опасности.

— Я имел в виду не это, а то, что вы делали там, в палатке.

— У нее накопилось много невысказанного. Она давно не разговаривала со священником. Только и всего.

— Уж не хочешь ли сказать, что ты исповедовал ее?

Ван Хорн, повернувшись, схватил меня за рубашку и уставился на меня:

— Это тебя удивляет, Киф? А что я, по-твоему, должен был делать? Отказать ей?

Я видел, какие страдания причиняли ему мои назойливые расспросы.

Оттолкнув меня, он взревел:

— Что в этом странного? Завтра в половине десятого мы все можем оказаться мертвецами.

Я стоял и молча наблюдал, как его фигура удаляется от нас, все больше растворяясь в лунном свете. Меня вдруг охватило такое горькое чувство одиночества, какого, наверное, я еще ни разу не испытывал. Хотя нет, не совсем так, нечто подобное уже было. Правда, давно... Мне вспомнилась площадь в Драмдуне, поливаемая дождем, и лежащее передо мною тело убитого брата.

Я залез в палатку, лег на одеяла и уставился глазами в темноту. Вскоре пришла Виктория и принесла мне теплого питья, похоже, с какими-то снотворными снадобьями, потому как, выпив его, я через несколько минут забылся в глубоком сне.

Глава 13

Я проснулся под легкую барабанную дробь дождя. Сквозь старую брезентовую ткань палатки внутрь струился сероватый свет наступившего утра. Уставившись взглядом на верхний конец шеста, подпирающего палатку, я некоторое время пролежал, нежась на одеялах, а затем попытался вытянуть руки, но не смог. Что-то мне мешало.

На какое-то время мне показалось, что это сон, но когда, неистово дернув ногой, я не смог и ее освободить, мне стало понятно, что я не сплю и лежу в палатке, повязанный по рукам и ногам. Я было хотел закричать, но в этот момент брезентовый полог откинулся, и в палатку вошел Начита. Подойдя ближе, он с серьезным лицом склонился надо мной.

— Где она? — решительным голосом спросил я.

— Собирает хворост у водопада, сеньор.

Я сделал попытку подняться, но Начита закачал головой:

— Сегодня утром вы не пойдете в Мойяду. Она этого не допустит.

С трудом подавив в себе раздражение, я спросил:

— Который час?

— Скоро девять, сеньор.

— Ради Бога, Начита, развяжи меня.

Дальше умолять его мне не пришлось, потому что он тут же поднялся и тихо вышел из палатки. Мне ничего не оставалось делать, как попытаться освободиться самому. Я напрягся и, извиваясь, раскидал одеяла в разные стороны. Высвободиться из-под них мне большого труда не составило, так как Виктория, видимо боясь причинить мне неудобства, связала мне руки на груди.

Неуклюже протиснувшись головой во вход, я вывалился из палатки и уткнулся лицом в мокрую землю. Над костром, чтобы прикрыть его от дождя, на подпорках был натянут брезент, и по его краям непрерывным потоком стекала вода. С горных вершин вниз клубами, застилая все вокруг, спускался густой туман.

Я попытался присесть, но Начита, завидев меня, отвернулся от костра, приблизившись, подхватил мой локоть и принялся заталкивать меня обратно в палатку. В этот момент из-за деревьев со связкой хвороста в руках появилась Виктория. На ней была старая шерстяная накидка. От дождя ее прикрывало соломенное сомбреро.

— Что ты, черт возьми, хочешь этим доказать? — раздраженно спросил я.

Бросив на землю хворост, она молча опустилась на колени и стала подбрасывать ветки в огонь.

— Ты, помнится, вчера вновь обрела дар речи. Или уже забыла? — сказал я и подался корпусом вперед. — Отвечай же, сука.

Удар Начиты пришелся мне по губам. Она резко кинулась к нам и, оттолкнув старого индейца, встала между нами. Виктория заговорила медленно, тщательно подбирая слова. Голос ее звучал отрешенно:

— Сегодня утром твой друг погибнет. Это точно.

— А я нет. Не так ли?

Неожиданно Начита вскинул винтовку, но было уже поздно. Под копытами лошадей в ручье забурлила вода, и выскочившие из-за деревьев всадники плотным кольцом окружили стоянку. Их было не меньше тридцати. Лица двух-трех из них мне были знакомы. Однако среди них я не увидел Юрадо, и это меня насторожило. Всадники расступились, пропуская вперед Томаса де Ла Плата.

Одет он был как обычно, если не считать плаща с капюшоном кавалерийского офицера, накинутого на плечи. Спереди плащ был не застегнут — видимо специально, чтобы Томас в случае необходимости мог быстро выхватить оружие.

Некоторое время он внимательно, сдвинув брови, смотрел на меня, затем слез с коня и присел рядом.

— Из вас получился непокладистый любовник, сеньор Киф? А мне о вас говорили совсем другое.

— Она решила, что я примкну к священнику и погибну, если не удержит меня, — ответил я.

— Так, — произнес он и, бросив взгляд на Викторию, а затем на Начиту, снова посмотрел на меня. — Может быть, она и права. Гринго предпочитают держаться вместе. Это уж точно.

— Правильно, но я вовсе не хочу наблюдать, как будет погибать человек. Не забыли, что священник — гражданин США? Если он погибнет, возникнут осложнения в отношениях между вашими странами.

— Свою судьбу выбрал он, а не я.

— Тогда освободите меня, и я сделаю все, чтобы его переубедить.

— Но я этого совсем не хочу, — сказал он и с удивлением посмотрел на меня. — С какой это стати? Если священник ищет смерти мученика, буду счастлив помочь ему.

Я должен был играть свою роль до конца и реагировать на все его слова, как и подобает человеку, за которого я себя выдавал.

— Но зачем? Какой в этом будет прок?

Томас махнул рукой, дав команду своим охранникам оставить нас наедине, и наклонился ко мне:

— Вы помните, когда Христос въехал в Иерусалим, тамошние власти были вынуждены сделать то, что они впоследствии сделали? У них не было выбора. Видите ли, совместное существование для них было невозможным. Из-за принципиальных разногласий.

Все это Томас произнес вполне серьезно, с мрачным лицом. С первой встречи я заметил в нем признаки сумасшествия, но сейчас мои подозрения начинали подтверждаться.

— Интересная аналогия, — заметил я.

— И поразительно точная. Как такой человек, как я, может спокойно жить на земле, по которой ходит отец Ван Хорн? А он сам сможет ли вытерпеть меня? Пока он рядом, у меня нет, да и не будет никаких шансов оставаться таким, какой я есть.