Норман Фокс - Злые земли

— Я, — сказал он и высвободился из ее рук.

— Джесс, не поступай так, как он! Ему придется заплатить за все, что он совершил, неважно, что он мой родственник. Но мы поедем в Майлс-Сити. Пойдем в Ассоциацию скотопромышленников и подадим жалобу.

— Нет!

Он шагнул за порог. Он слышал, что она зовет его, но захлопнул дверь за собой. Какое-то мгновение стоял в темноте; теперь его уже не трясло; его гнев обратился в жуткое, холодное спокойствие. Он прищурился, высматривая в темноте своего коня. Сделал шаг вперед ~ и волосы у него на затылке зашевелились. Не далее чем в десяти футах от себя он заметил неподвижный силуэт человека. Он узнал этого человека — Грейди Джоунз, который ждал его на ранчо, ждал и здесь. Элизабет правильно догадалась, чего теперь опасался Фрум и на какой шаг толкнет его это опасение.

Несколько часов назад револьвер Грейди Джоунза был наготове. Он был наготове и сейчас. Понимая это, Лаудон попытался выхватить свой револьвер. Он увидел красный сноп пламени и услышал грохот чужого выстрела. Или это был грохот у него в голове? Ничего не видя перед собой, он вытянул руки. Пальцы схватили воздух, и он упал.

19. ПАРОХОД НА РЕКЕ

Было что-то, что он должен был схватить и держать, но оно находилось за пределами досягаемости, где-то за границей его разума. Временами он страшно беспокоился и пытался искать в бесконечных пещерах тьмы. А потом превращался в человека, плывущего по спокойной реке; и тогда ему оставалось только лежать на спине в спокойной уверенности, что он найдет то, что от него ускользает. Он непрерывно повторял про себя свое имя — Джесс Лаудон, Джесс Лаудон, пытаясь, как утопающий за соломинку, схватиться за знакомые звуки. Хуже всего становилось, когда он ощущал, что лежит на твердом, и это твердое качалось и подпрыгивало. Он считал, что это фургон, но не мог с уверенностью сказать, действительно ли его везут по неровной дороге, или же это какие-то воспоминания.

Очень нескоро он понял, что пытается отыскать. Это было имя. Если бы удалось поймать это имя, он бы смог зацепиться за него и держаться крепко. Он искал, шарил вокруг себя, преодолевая боль, острую, жгучую боль. Он пытался сопротивляться грубым рукам и раскаленному лезвию, но не мог и пальцем шевельнуть. С трудом, как в дымке, он увидел перед собой лицо, и подумал: «Грейди Джоунз!» Теперь он нашел это имя, и гнев пронизал его, острый и горячий, как лезвие. Он пытался вцепиться в бороду, нависшую над ним. Борода?.. Но Грейди Джоунз не носил бороды. Джоунза не было рядом, он не мог схватить и держать его. Но он сумел отыскать не только имя; он знал теперь, за чем охотился во тьме. Намерение. Он должен был убить Грейди Джоунза; да, и Питера Фрума. Он схватил это намерение, прижал к груди — и провалился в глубокий сон.

Утром он проснулся. Он лежал, глядя на высокие стропила, и знал, что находится в амбаре. Пощупал рукой вокруг себя и обнаружил, что лежит на одеяле, постеленном поверх сена. Левое плечо казалось тяжелым. Он видел пыль, кружащуюся в луче света от окна… Окно оставалось вне поля зрения. Он почувствовал пальцы у себя на лбу и услышал, как Элизабет сказала: «Лихорадки нет». Он повернул голову. Она сидела рядом с ним, подогнув под себя ноги. Она выглядела похудевшей.

Он хотел заговорить, но это оказалось ему не по силам. Он лежал неподвижно, слушал, и теперь начал различать звуки. Уличный шум — скрип тележных колес, удары каблуков по дощатому настилу, громкие приветствия — люди здоровались друг с другом. Наконец он спросил:

— Крэгги-Пойнт?

— Ты на сеновале в конюшне у Айка, — сказала Элизабет. — Как, сможешь чего-нибудь поесть?

— Не знаю, — сказал он; и едва услышал свои слова. Наверное, он заснул снова…

Он открыл глаза в сумерках, в мягких сумерках ран-него вечера, и почти сразу услышал шелест сена и увидел склоненное над ним лицо Элизабет.

— Вот ты и проснулся, — сказала она. Дала ему воды. Немного пролилось на подбородок. Он поднял правую руку, чтобы вытереться, ощутил густую щетину на щеках и подбородке. Вздохнул и снова откинулся на одеяло, а потом вдруг его встревожило что-то, что надо было не упустить.

— Клем, — сказал он, наконец. — Я хочу пойти на похороны Клема.

— Его похоронили здесь, в Крэгги-Пойнте, — сказала она. — Позавчера.

Он был расстроен — и немного озадачен. Ему казалось, что он был где-то далеко-далеко и долго-долго Он попытался припомнить хоть что-нибудь, что дало бы понятие о времени. Он перебирал в памяти все, что мог припомнить, вплоть до темного силуэта, ожидавшего его в школьном дворе, грохота револьвера и себя самого, падающего на землю. Еще он припомнил крик — это, должно быть, Элизабет бросилась во двор. А после этого — топот сапог убегающего Джоунза.

— Ты затащила меня в фургон, — наконец решил он.

— Ну, ты мог двигаться сам, — сказала она, — Когда я подняла тебя на ноги, ты еще не впал в шок. Но все равно, до сих пор не знаю, как нам это удалось. Я была в панике, думала, что он вернется, но потом понадеялась, что он считает тебя мертвым. Я хотела гнать лошадей в город галопом, но не отважилась. Я тебя перевязала, как могла, в этой спешке… и я так боялась, что ты умрешь по дороге.

Заскрипела лестница, ведущая на сеновал, и он увидел, как застыло лицо Элизабет и в глазах у нее блеснул страх. Он с усилием попытался опереться на локоть. Но тут в поле его зрения появился Айк Никобар и уставился на него сквозь заросли бакенбард.

— Так как, Джесс, готов малость закусить?

— Пожалуй, — сказал он.

— Сейчас супчику принесу, — сказал Айк. — Похлебай, тогда в тебе кровь снова побежит бойчее.

Лаудон вспомнил раскаленное лезвие.

— Ты из меня вытащил пулю, Айк?

— Ага, старым ножом для свежевания. А после заткнул дырку комком табака и обрывком конской попоны.

Элизабет сказала:

— Я не могла придумать, куда тебя везти, кроме как к Айку. — У нее дрогнул голос. — А когда добралась сюда, хотела поскакать в Бентон и привезти доктора. Но Айк сказал, что это слишком далеко. А кроме того, он боялся, что если я привезу доктора, то это выдаст, где ты спрятан. Он сказал, что рано или поздно снова появится Джоунз и будет тебя искать, просто для верности. В ту же самую ночь Айк отогнал фургон обратно на полдороги до «Длинной Девятки», а потом выпряг лошадей и отпустил на волю. А твоего коня спрятал.

— Спасибо, Айк, — сказал Лаудон, но старик уже исчез. Странно, что он не слышал, как уходит Айк. Но Айк вскоре вернулся с горшком кипящего бульона. Лаудон попытался сесть, но у него не вышло. Элизабет накормила его с ложки. После этого он опять заснул.

Проснулся он уже утром — и почувствовал какую-то тревогу. Чего-то не хватало. Элизабет не было рядом. Он смог приподняться, и тогда увидел ее. Она лежала на голом полу, вытянувшись, и глядела сквозь дырку от сучка вниз, в сарай. В руке у неё был револьвер. Он узнал этот револьвер. Это был не тот, что он дал ей, чтоб она держала его при себе в школе; это был его Собственный револьвер. Он попытался расслышать, говорит ли Айк с кем-то внизу. Но ничего не было слышно, только лошади возились в стойлах. Через некоторое время Элизабет поднялась с пола, повернулась, и увидела, что у него открыты глаза.