Джек Хиггинс - Гнев Божий

Подойдя к нему ближе, я тихо, но настойчиво спросил его:

— Зачем это, Ван Хорн? Ради чего?

— Да будь ты проклят, Киф! Сам не знаю, для чего, — резко ответил он и, откинув стихарь в сторону, повернулся и зашагал в ризницу.

После таких слов говорить было уже не о чем, и мы с Яношем, оставив Ван Хорна в церкви одного, отправились в гостиницу. Морено в баре мы не застали, и я, зайдя за стойку, сам налил нам виски.

— Ну и что теперь? — спросил Янош.

— Не спрашивай меня, спроси лучше его самого.

Он тяжело вздохнул:

— Знаешь, друг мой, мне это не нравится. Совсем не нравится.

Янош взял бутылку и налил себе еще виски, а я, оставив его в баре одного, вышел из гостиницы, обогнул ее, сел в «мерседес» и поехал обратно к церкви.

Я вспомнил, что в звоннице мы оставили оружие. В том состоянии, в котором находился сейчас Ван Хорн, он мог позабыть о нем. Оружие лучше было бы перепрятать в более надежное место, решил я. Хотя это был лишь только повод, чтобы еще раз попытаться расколоть Ван Хорна. Но плану моему не суждено было свершиться: по дороге, взъехав на холм, я встретил священника в компании Морено.

Поднявшись в звонницу, я перенес все оружие вниз и уложил его обратно в металлический ящик. Затем перенес ящик в машину и поставил в тайник под задним сиденьем «мерседеса».

Вернувшись в церковь, я сел на скамью и посмотрел на алтарь. Да, подумал я, всю жизнь я обходился без Бога, но все же здесь, в церковном полумраке, при мерцающем свете горящих на алтаре свечей, мне было хорошо и спокойно.

Неожиданно в дверях показалась Виктория Балбуенас. Еще не переступив порога, она внимательно посмотрела на меня, машинально накинула на голову платок и повязала его под подбородком.

Я взял девушку за руки и, улыбаясь, усадил ее рядом с собой.

— Вот видишь, я, несмотря ни на что, жив.

Это все, что успел сказать я Виктории. На улице послышался крик, затем шум торопливых шагов по лестнице. В дверном проеме появился встревоженный Ван Хорн. Я мгновенно схватился за «томпсон».

— Он тебе не потребуется, — успокоил меня Ван Хорн. — Жена Морено, она совсем плоха. Никак не может разродиться, а местная повитуха не знает, что делать.

Я продолжал сидеть, тупо уставившись на него глазами. Он схватил меня за грудь и в мгновение ока поставил на ноги.

— Боже милостивый, — быстро сказал он. — Парень, ты же четыре года учился медицине. Не так ли?

У гостиницы уже собралась толпа из тридцати — сорока местных жителей. У плохих вестей длинные ноги, подумал я. Ван Хорн, осторожно раздвигая толпу, поспешно зашагал к входу. Мы с Викторией последовали за ним.

Жуткая сцена предстала перед нашими глазами, когда мы вошли в спальню. В ней было человек двенадцать, не меньше.

Все близкие родственники. Женщины уже вовсю рыдали, громко причитая. Морено, сам со слезами на глазах, был не в состоянии навести в спальне порядок.

На кровати под простыней, испытывая страшные муки, корчилась в схватках несчастная женщина. Древняя старуха, вероятнее всего повитуха, с лицом словно высушенное яблоко, грязней которой я еще не встречал, склонилась над роженицей.

— Пусть все убираются, — скомандовал я Ван Хорну. — Все до одного. Повитуха может остаться, только пусть сначала хорошенько вымоет руки. Пусть скорее принесут из кухни горячей воды и мыло.

Родственники все до одного, протестуя, неохотно покинули спальню. Морено, уже не рассчитывая больше увидеть жену живой, о чем он сам сказал у двери, тоже вышел из комнаты.

— Молитесь за нее, — тихо сказал им Ван Хорн. — Молитесь, чтобы Святой Мартин из Порреса помог ей.

Закрыв за ними дверь, он быстро подошел к окну, распахнутому на террасу, и что-то крикнул шумевшей на улице толпе. Я не расслышал, что именно, но думаю, то же самое, что и родственникам Морено. Затем Ван Хорн плотно закрыл в спальне все окна.

Послышался легкий стук в дверь, и, когда я ее открыл, на пороге с тазом горячей воды и куском дешевого хозяйственного мыла появилась Виктория. Я принялся мыть руки и приказал повитухе сделать то же самое. В ответ старуха, всплеснув руками, выбежала из спальни.

Стянув с живота роженицы простыню, я согнул ей в коленях ноги и осмотрел. Мне сразу стало понятно, почему повитуха пришла в отчаяние.

— Ты еще не забыл, как это делается? — спросил Ван Хорн. Чтобы женщина ничего не поняла, мы перешли на английский.

— При нормальных родах ребенок появляется на свет головой вперед. А в этом случае — ягодицами. Ситуация чертовски сложная.

— Ты можешь ей помочь? — с надеждой в голосе спросил Ван Хорн.

— У меня почти не было практики. Но с теорией я знаком.

Женщина вновь завыла, и я ее, повернув на бок, попытался успокоить. Мне это не удалось. Тогда Ван Хорн, обойдя кровать, взял жену Морено за руку.

— Не волнуйтесь, все хорошо, уверяю вас, — сказал он. — Мучения ваши скоро закончатся, и у вас будет здоровый сын.

Голос Ван Хорна вновь изменился. Я уловил в нем сострадание, любовь, можно назвать это как угодно, и абсолютную уверенность в своих словах. Крики женщины перешли в прерывистый стон. Не отнимая руки, она с верой и надеждой смотрела на священника.

Я отвел Викторию в угол спальни, быстро, но не громко объяснил, что от нее потребуется, и приступил к работе.

Для удобства мне требовалось подвинуть роженицу к самому краю кровати. Подхватив женщину с обеих сторон, мы с Ван Хорном, продолжавшим успокаивать несчастную, придали ей нужное положение.

Во время учебы в медицинском колледже я присутствовал при нескольких родах. Но все они проходили по классической схеме и без осложнений. Всего лишь раз мне довелось увидеть роды, аналогичные этим. Но это происходило в больнице. Как я сказал Ван Хорну, теоретически я был подкован. Словно на экзамене перед лицом суровых преподавателей, я сделал глубокий вдох, вспоминая последовательность действий акушера в подобной ситуации.

Прежде всего нужно было развернуть плод ножками вперед. Все зависело от того, удастся ли мне повернуть его в утробе матери. Осторожно введя руку между ног матери, я понял, что добиться этого вполне возможно, так как ножки у плода разгибались. Действовать надо было крайне осторожно, и я, нащупав пальцем коленку ребенка, слегка надавил на нее. Ножка распрямилась. То же произошло и с другой, когда я повторил манипуляцию.

В этот миг сеньора Морена жутко закричала и забилась в конвульсиях. Я попросил ее, чтобы она тужилась, и вскоре обе ножки ребенка вышли из утробы матери.

Виктория, разорвав хлопчатобумажную простыню на несколько частей, стояла рядом наготове. Я протянул ей руки, и она быстро вытерла их насухо. Теперь мне предстояло провести следующий этап.