Мое дело. Наше дело. Общее дело - Валерий Геннадьевич Соболев

где он, и жив ли вообще? А насчёт меня, извини, не могу вписаться. Я завязал с этим.

– Все хорошо, Джозеф. Да и духа мне не хватит, чтобы учудить такое. Это больше для самозащиты. Буду платить, что поделаешь…

– Дядя Джо! – раздались детские голоса за дверью.

– А вот и детишки… Этот магазин для меня как убежище брат! Он спасает меня от дурных мыслей и успокаивает мою душу, – сказал Джозеф и проводил Дойла до выхода, где уже выстроилась очередь из родителей с детьми.

***

(Безупречность)

Прошла неделя. Дойл стоял у окна ювелирного и точно ждал «гостей». Его настораживала каждая проезжающая рядом с салоном машина. И вдруг Дойл увидел спокойно идущего по улице парня.

«Кожаная куртка, гнусная рожа – это точно бандит!» – подумал Дойл и насторожился.

Дойл подбежал к стоящей за кассой дочке и попросил ее принести его записную книжку, которая лежала на столе в подсобке; он наивно рассчитывал, что за это время человек Мартина уже уйдёт.

Вернувшаяся на работу Мария была до ужаса удивлена внешним видом отца; он выглядел уставшим и потерянным.

Как только Мария скрылась за дверью, Дойл проверил на месте ли оружие: он потянулся во внутренний карман длинного пиджака и нащупал купленный у Джозефа кольт, к которому хотелось притрагиваться все чаще и чаще, словно это не пистолет, а обжигающая лампочка, и ты жаждущий прикоснуться к ней мотылек.

– Добрый день. Я от Мартина, – сказал вошедший в ювелирный Эндрю Киль и хмуро протянул руку. – Что для меня?

Дойл отдал две сотни и мысли о том, чтобы достать оружие тут же исчезли.

– Ещё что-то? – торопливо сказал Дойл.

– Если вдруг вас кто-то потревожит, сразу звоните мне, я решу вопрос. Вы теперь под нашей защитой, – говорил Эндрю и заинтересовано смотрел на идущею к кассе Марию, которая только вышла из подсобки держа в руке записную книжку отца. – Мое почтение… Здравствуйте.

– Добрый день, – любезно ответила Мария. – Вот книжка отец! – добавила она и встретилась с Эндрю глазами.

Затем Мария кому-то позвонила и бурно начала разговор о намечающейся вечеринке.

Вид у Эндрю переменился, словно у внезапно влюбившегося кавалера, которому хочется смотреть на манящее лицо Марии часами… И казалось только ростом Эндрю не вышел. Ведь Мария рослая, породистая девушка, карие глазки которой, словно приятно отравляют любовью; и когда ее светлые брови слегка приподнимаются хочется сойти с ума и погрузиться полностью в это внезапно нахлынувшее безумие…

– По-моему вам пора, – сказал Дойл и со значением посмотрел на Эндрю, который не отводил наполненного любопытством взгляда от Марии.

– Вот мой номер, господин Дойл! – добавил Эндрю, протянул визитку, еще раз взглянул на Марию, точно, чтобы получше запомнить ее и довольно нахмурив брови направился к выходу.

Через 30 минут пришел Питер, чтобы подмести осыпавшуюся листву во внешнем дворике ювелирного. После того, как Мария вернулась от тети Сильвии, Дойл не сводил с нее глаз, у него разыгрывалась паранойя, и мысль что вот-вот кто-то решит напасть на его дочку с ножом и ограбить, не покидала его. Он вышел на крыльцо и с грустью посмотрел на голые ветви деревьев и на Питера, который заметно похудел.

От синяков Питера в Марии все больше нарастало любопытство, однако она старалась сдерживаться и не лезть к Питеру с вопросами. А вот к отцу она все же пристала:

– Отец что с Питером?

– Подрался. У мальчиков так бывает. Заживет. Кажется, у Питера скоро свадьба! Порадуйся за него.

– Ничего себе! Приятно слышать… С тобой все хорошо? Кто этот человек? – сказала Мария и уставилась на стоящего у окна Дойла, который словно охотник осматривал периметр.

– Все хорошо Мария, – говорил Дойл подходя к дочке. – Этот парень из охранного агентства. У меня дурное предчувствие, пришлось обратится к ним. Охрана не помешает.

– Ты звонил в полицию?

– Да. Они совсем разберутся. Не переживай, – сказал Дойл и шагнул к Марии. – Прекрасно выглядишь, как обычно. Жалко, что твоя мать не видит какая ты выросла красотка. Найдем тебе настоящего принца и у меня будет много внуков! – добавил он и подбадривающе похлопал дочку по плечу.

– Я часто думаю о ней… Рада вернуться; и рада снова слышать твои комплементы отец. А насчёт принца, даже не знаю… вокруг одни чудаки.

– Ну не угомониться пока всю улицу не очистит! – сказал Дойл, махнул рукой и быстро вышел на улицу.

– Питер, я же сказал не надо работать. Ты ничего мне не должен, иди домой! Холодно, скоро стемнеет, где твое пальто?

– Я не хочу домой, господин Дойл.

Дойл слегка насторожился, ведь с каждым днём Питер выглядел все хуже, а сегодня в особенности.

– Не расстраивайся ты из-за этого кольца… черт с ним, пусть подавятся.

– Тех, кто на меня напал, – с волнением говорил Питер, – поймали. Час назад я был в полиции, меня попросили приехать, чтобы я опознал преступников. Но кольца, как мне сказали, у них уже не было. В день, когда меня ограбили, эти твари тут же его продали в какой-то ломбард. А я думал, что смогу принести кольцо обратно. Хотел его вернуть вам, такое дорогое.

– Вернуть? А как же твоя девушка? Предложение?

Испытываемый Питером стресс напрочь решил уверенности его и без того нервный голос. Он продолжал аккуратно сметать листья в кучу и отвечал уклончиво:

– Мне нужны мешки господин Дойл. Нужно собрать листья.

– Черт с этими листьями. Что случилось?

Питер выронил метлу из рук и наконец сказал:

– Мы с Никой расстались. Она ни с чего вдруг начала принимать наркотики и в последний раз ее видели в каком-то притоне. Она ни с кем не разговаривает, и ее родители страшно страдают. Не знаю, как так все быстро перевернулась. Может я чего-то не замечал?

– Какой ужас. Пойдем, зайдем внутрь. Мария нальет тебе кофе, – сказал Дойл и повел Питера в ювелирный. – Как ее так угораздило? Я ведь знаю её родителей – приличные люди!

Мария приготовила Питеру кофе.

Дойл метался по ювелирному с предчувствием чего-то плохого и вдруг на одной из витрин он заметил золотые серьги-гвоздики «Безупречность», примерно такие же носила его жена; чувства пробудившиеся в нем в эту минуту успокоили его, и вновь вместе с холодным вечером на него нахлынули эйфорические воспоминания, которые уже ближе к глубокой ночи сменит отправляющая душу грусть.

– Скоро закрываемся отец, можно мне уйти пораньше. Хотела увидеться с подругами, – сказала Мария и точно как маленькая девочка, которая выпрашивает сладость посмотрела на отца и медленно, словно вот-вот Дойл даст разрешение, пошла к своим вещам.

– Ладно… но это