Сочинения в трех томах. Том 2 - Майн Рид

угрюмо говорил он. — Как мы отсюда выберемся? Пусть меня скальпируют, Билли, если нам не следовало принять бой в прерии, пока мы не ослабели от голода. Я съел бы… Эй, вы, там, бросьте курить! — крикнул старый траппер, обращаясь к гверильясам. — Бросьте ваши сигары, черномазые черти! Завтра вы у меня покурите, не будь я Рубби Раулингс! Билли, дай-ка мне щепотку табаку: больно урчит у меня в животе от голода. Я отощал, как моя старая кляча. Старуха, кстати легка на помине.

Последние слова Рубби произнес так энергично, что мы невольно оглянулись. Несмотря на глубокую нашу подавленность, мы расхохотались, как дети: какое уморительное зрелище!

Дохлая спутница Рубби была достойна своего чудака-хозяина: костлявая и длинноухая, со впалыми боками, с облезлой шерстью, кляча Рубби была прямым потомком знаменитого Россинанта. Длинные уши придавали ей сходство с мулом. Но наружность обманчива. Несмотря на свой жалкий вид, кляча была настоящим мустангом чистой андалузской крови. В отдаленном прошлом масть ее была золотистой. Почти все мексиканские лошади такой мает-’ С годами она вылиняла. Серые волосы преобладали на икс и на голове. Дыхание у престарелого коня было необычайно короткое. Через равномерные промежутки времени он поднимал зад, как бы собираясь кого-то лягнуть. Страшно худая и нескладная кобыла стояла, понурив голову. Но единственный ее глаз лихорадочно светился, как бы говоря, что она не намерена расставаться с жизнью.

Такова была старая кляча Рубби!

Мы покинули ее в прерии, в горячке бегства. Нам и в голову не приходило о ней тревожиться.

Но Рубби был неравнодушен к судьбе своей любимицы. По его словам, он предпочел бы лишиться «лапы», чем этой верной спутницы.

Мы с Билли пришли к заключению, что лошадь Рубби или убита, или взята на лассо кем-либо из гверильясов.

Ни того, ни другого не случилось.

Бедная кляча, не пожелав расстаться с хозяином, понеслась за нами галопом. Сильно отстав, она смешалась с конями наших врагов. Гверильясы ее заметили, но пренебрегли жалкой добычей.

Одно время кляча держалась в арьергарде неприятельского отряда. Как только Рубби закричал, она прорвала цепь мексиканских всадников и устремилась к хозяину. До сих пор она еще фыркала и принюхивалась: видно, ее привело к нам чутье.

Кто-то из гверильясов прельстился старым седлом и привязанными к нему силками Рубби.

Лошадь, седло и все остальное не стоили труда закидывать лассо, и гверильяс решил перехватить поводья вражеской лошади.

Но когда мексиканец нагнулся, старая кляча дико заржала и с силой лягнула его в бок.

Всадник откинулся в седле и свалился на землю. По всем признакам, он был тяжело ушиблен.

Вслед за ржанием кобылы послышался громовой хохот ее хозяина. Рубби ликовал, и голос его отдавался в скалах. Кляча неслась к нему рысью.

— Вот ты где, старуха! — воскликнул траппер. — Ну, и угостила ты мексиканца! Привет тебе, бабушка. Хорошо сделала, что вернулась. И седло на тебе. Браво. Не находишь ли ты, Билли, что она красавица? Я недаром ценю ее. А ну, сюда становись!

Добродушно болтая, развеселившийся траппер поставил перед собой клячу, сделав из нее прикрытие от вражеских пуль.

Но радость нашу омрачило тревожное событие.

Глава XXXIV

ЭЛЬ-ЗОРРО

Причиной нашей тревоги был штуцер большого калибра в руках одного из вновь прибывших. Длинноствольный штуцер, распространенный среди охотников Южной Америки!

Ружье било вдвое или втрое дальше наших карабинов. Мы предвидели, что еще до захода солнца Эль-Зорро покончит с нашими лошадьми, а потом, быть может, одного за другим перестреляет и нас.

Оставалось еще полчаса до наступления спасительной темноты. Гверильяс уже приступил к делу. Раздался первый выстрел. Пуля ударила в утес, чуть не задев мою руку. Посыпались осколки. Расплющенный свинец упал к моим ногам.

Большое ружье мексиканца стреляло громче карабина. Рубби протяжно свистнул, что означало у него: дела плохи. Старый траппер отнесся весьма серьезно к этому штуцеру, производившему почти артиллерийский эффект. Гаррей разделял его опасения. Положение ухудшилось. Эль-Зорро имел возможность целить в любого из нас. Карабины с коротким боем не могли ответить на его огонь и принудить врага к молчанию. Надвигалась гибель. Но мексиканец для начала выстрелил, не целясь. Это была лишь отсрочка. Затем Ихурра воткнул в землю два копья, скрестив их на такой высоте, чтобы можно было целиться, держа ружье на подставке. В лучшем тире нельзя было стрелять с большим удобством.

Зарядив снова штуцер, Эль-Зорро припал на одно колено, тщательно приладив ружье, и начал целиться.

Пусть в меня. Только бы не в Моро! Дуло штуцера направилось в мою сторону. Ихурра помог мексиканцу взять верный прицел.

Я дрожал не за себя, но за верного своего скакуна, служившего мне живым щитом.

Сердце билось в трепетном ожидании. Вспыхнул пистон, язычок пламени вырвался из дула, и меткая пула поразила, казалось, моего коня.

Пуля ударила в деревянную луку седла, и мелкие щепки полетели мне в лицо. Но благородное животное осталось невредимым. Нечего было радоваться промаху Эль-Зорро. Предстояли еще выстрелы.

Я начал серьезно тревожиться, когда внезапный крик отвлек мое внимание от штуцера Эль-Зорро.

Рубби, стоящий справа, указывал на что-то у подошвы мезы. Издали я не мог понять, в чем дело. Минуту спустя Рубби погнал коней к мезе, знаком пригласив меня и Билли Гаррея следовать за собой.

Пройдя несколько шагов, мы сообразили, куда направляется Рубби.

Метрах в двадцати от нас у подъема мезы лежал огромный камень. Видимо, он откололся от массива скалы. За этой глыбой легко было спрятаться с лошадьми.

Мы поспешили использовать выгоды новой позиции.

В ответ на радостные наши возгласы со стороны гверильясов донеслись крики ярости и разочарования. Длинный мушкет обречен на бездействие. Ихурра со своим стрелком, словно одержимые, заметались по равнине.

Трудно было бы найти во всей прерии лучшее убежище: мы