Луис Ламур - Тропа чероки

Нефф хихикнул.

— Кажется, это ему не очень нравится. Я слышал, он что-то бормотал в свою бороду. Какие-то угрозы.

— Он мог бы избавить нас от многих неприятностей, Нефф. Надави на него слегка. — И Фландрэ зашагал дальше.

Выше по реке было небольшое ранчо. Он хотел бы купить его. Место тихое, не на виду, добираться до него легко, и оттуда ведут тропки в горы.

Все инстинкты Фландрэ предупреждали его: пора уносить ноги. Есть другие места, будут другие времена. Однако в нем кипело упрямство, нежелание принять поражение от женщины и понимание того, что, возможно, уже никогда не сложится столь благоприятная для него ситуация.

Фландрэ не был набожным. Он относился к церкви спокойно и уважительно. Иногда его просили спеть соло, и он пел. Он был не очень хорошим певцом, но в его семье много пели; он вырос в обстановке религиозных бдений и хорошо знал церковную службу.

Фландрэ ни во что не верил, любил только себя и был совершенно безжалостным. Ему ли терпеть поражение от какой-то женщины! Престон Кольер был бы очень полезен, но можно обойтись и без него. Он отделается от миссис Брейдон и будет продолжать начатое. Его имя еще не замелькало на страницах газет, и это хорошо. Вот когда он привлечет на свою сторону большое число избирателей, станет популярен среди простых людей, тогда ветер удачи уверенно задует в его паруса. Фландрэ начал тщательно обдумывать свой следующий ход.

Что нужно, так это хороший ливень. Не несколько жалких капель, а настоящий дождь, чтобы прибить пыль, потому что на станции Чероки она была источником бесконечной работы. Каждый дилижанс и каждый всадник поднимали облако пыли, которая садилась на все вокруг.

Мэтти была одна и занималась выпечкой. Она любила делать печенье, печь пироги и пончики. Пончики для нее были новым делом, до приезда сюда она не видела ни одного пончика, но теперь полюбила их печь, а еще больше — смотреть, как их уплетают. Мэтти происходила из семьи, где было много здоровых мальчишек, она знала, что такое аппетит. Или думала, что знает.

И тут пришли индейцы.

Мэри Брейдон с Пег отправилась в Ла-Порт, чтобы купить необходимые вещи. Ридж Фентон ушел на охоту.

— Хочется свежего мяса, — сказал он за завтраком. — Постараюсь кого-нибудь подстрелить. Может, антилопу, хотя я их не слишком жалую — очень волокнистое мясо, застревает в зубах. Бизон — вот кто мне по вкусу. Но если уж говорить честно, самая лучшая свежатина бывает, если изловить горного льва. Пума… нет ничего лучше. — Он посмотрел через стол на Пег. — Но сначала нужно ее убить. А есть будем прямо с копытами.

— У пумы нет копыт! — возмутилась Пег. — У нее когти.

— Ну, да! И еще живот! Я так соскучился по мясу дикого зверя, что мог бы съесть пуму с когтями, брюхом и котятами. Весь выводок целиком. — Ридж отодвинулся от стола и вытер усы тыльной стороной ладони. — Вот погодите. Возьму старушку Бетси и поскачу за бизоном, оленем или там за кем еще. А может, удастся загнать в угол и старого гризли.

— Гризли? — уставился на него Уот. — Ни один нормальный человек не станет загонять гризли в угол!

— И я не люблю этого делать, — пояснил Ридж. — Просто ненавижу. Но эти гризли — они меня знают. Как только видят, что я еду, понимают — конец близок. Ну и пятятся назад, а некоторые даже плачут! Плачут, как маленькие дети; знают: если Ридж едет на старушке Бетси, их часы сочтены. Скоро они станут фаршем и отбивными. Ели когда-нибудь пирог из свежего гризли? Вкуснее ничего нету. Все лето эти гризли жиреют на орехах, ягодах и корешках, иногда заедают все это молоденьким бизоном, а может, и парочкой папуасиков-детишек, и вот она готова!.. Начинка для пирога, хочу сказать. Конечно, я никогда не убиваю гризли, пока они еще не отъелись. Когда они удирают со всех ног, я бегу рядом и щупаю их — готовы они или нет. Гризли понимают, для чего я это делаю, и вопят, как банши note 3, ну и, конечно, жалеют, что съели столько ягод и орехов.

— Не слушай его, Пег, — сказал Уот. — Он просто шутит.

Ридж свирепо посмотрел на него.

— Шучу? Ну погоди. Как-нибудь на этих днях возьму тебя на охоту — сам пощупаешь их ребра. Тогда и поймешь, что я говорю чистую правду. — Ридж положил руки на колени и внимательно посмотрел на них. — Ели когда-нибудь хвост бобра? Вот это еда! После пумы ничто не сравнится с хвостами или языком бизона. Самое лучшее мясо!

Ридж Фентон отправился на охоту, и тогда-то появились индейцы. Мэтти уловила уголком глаза какие-то движения и подошла к окну. Их было около тридцати, а может, и больше. По меньшей мере восемь мужчин, десять — двенадцать женщин и несколько детишек. Они все были верхом и тащили повозки, нагруженные вигвамами и домашним скарбом.

Мэтти пришла в ужас. Она слышала сотни историй о том, сколько могут съесть индейцы. Трое могут слопать целого бизона за один присест, а уж эти-то… Да они ничего не оставят пассажирам. Что же делать?

Индейцы остановились у загона, и двое из них направились к станции. Мэтти взяла дробовик и поставила его у двери. Кто-то сказал, что они уважают смелость, и ничего больше, может быть, и так. Смелость у Мэтти была. И не только смелость.

Прежде чем индейцы подошли к станции, Мэтти внезапно распахнула дверь настежь.

Движение было таким неожиданным, что индейцы, вздрогнув, замерли на месте.

— Что вам надо? — потребовала она ответа. Дробовик стоял у двери, а в руках у нее была половая щетка.

— Есть, — сказал один. Это был широкоплечий сильный индеец с волосами, заплетенными в две косички. — Мы хотим есть.

— Тогда отправляйтесь на охоту, — посоветовала Мэтти, — и отыщите жирного гризли. Но сперва пощупайте его ребра — достаточно ли он жирен. — Они в недоумении уставились на нее. С ничего не выражающим лицом, стараясь не показывать свой испуг, Мэтти вспомнила, что рассказывал Ридж Фентон детям. — Если он еще не очень жирен, отпустите его.

Один из индейцев осклабился и что-то пробормотал другому. Оба они повернулись к Мэтти, которая смело смотрела на них.

— Мы хотим есть, — повторил индеец.

— Тогда поймайте жирного гризли или бизона. — Мэтти посмотрела мимо мужчин на индейских детишек. У них были черные, широко открытые глаза, круглые и серьезные лица. — Я не стану вас кормить, — продолжала она, — но малышей накормлю. Папуасиков, — добавила она, припомнив словечко Риджа Фентона и надеясь, что ничего не напутала. — Ни тебя, ни тебя. — Она указала на мужчин. — Пусть подойдут ко мне малыши, папуасики.

Оба индейца вернулись к группе всадников, последовал продолжительный разговор, а потом детишки медленно слезли с лошадей и нерешительно приблизились к станции. Их было девять. Один мальчик, который, вероятно, уже считал себя мужчиной, остановился поодаль в гордом одиночестве.