В долине солнца - Дэвидсон Энди

– В чем дело, сынок? – спросил он, мягко обращаясь к фото. – Что они видят, когда смотрят на тебя?

Мимо прошла медсестра – грузная, с седыми волосами. За стеклами очков «кошачий глаз» проступал кислый взгляд. Она несла поднос с розовыми и голубыми таблетками в белых бумажных стаканчиках.

Он позволил ей пройти мимо.

Из-за угла с планшетом в руках вынырнула другая медсестра – симпатичная молодая брюнетка, весьма похожая на тех женщин, чьи фото были прикреплены к доске в рейнджерском офисе.

– Мисс, – окликнул он.

Она сбавила темп.

– Да, офицер?

– Вы знаете этого человека?

– Если он был здесь пациентом, то наверняка знала лучше многих, – ответила она с улыбкой. И взяла у него фотографию. – Ну конечно, – подтвердила она. – Это Тревис. Он выписался с месяц назад, кажется. Вы это взяли с доски?

– Что вы можете о нем рассказать?

– Немногое, – ответила она, – но вам на самом деле нужно поговорить с доктором.

– Я с ним уже говорил. – Ридер улыбнулся. – И хотел бы получить второе мнение.

– Ну, – протянула она с закрадывающимся в ее голос сомнением. – Он был тихий, замкнутый в себе. Но всегда милый. Он был как бродячий пес, понимаете? Будто ему нужен был кто-то, кто приютит его и накормит. И просто полюбит.

– Это его машина?

– Полагаю, что да. Мне кажется, его продал ему кто-то из наших охранников.

– Вы знаете, как зовут этого человека? Я хотел бы с ним поговорить.

– О, не знаю. Я не знаю толком, кто это был. А разве что-то случилось?

– Спасибо, мэм, – сказал Ридер. Затем коснулся пальцами шляпы и вышел на улицу покурить под портиком. Полароидный снимок он взял с собой.

Когда к Ридеру в тени присоединился Сесил, в руках у него была толстая папка.

– Материалы его дела и психиатрические оценки с февраля по август. Все, что есть по этому парню.

Ридер взял папку и быстро пролистал несколько страниц. Затем поднял глаза и увидел толстого доктора в белом халате и галстуке, который пристально глядел на них из полумрака вестибюля. Молодая медсестра, с которой разговаривал Ридер, остановилась рядом с ним, и они тихо разговаривали, косясь на рейнджеров.

– Не могу сказать, что верю в его диагноз, – заявил Сесил. – Любой, кто бывал на войне, делал такое, чего человек делать не должен. Но это не значит, что мы все возвращаемся убийцами и извращенцами.

– Сесил, ты сам когда-нибудь проверялся в государственной психушке?

– Нет, сэр. Не проверялся.

– Ну, Тревис Стиллуэлл находился здесь почти полгода по собственной воле. И я бы не стал относиться к этому легкомысленно.

Сесил сплюнул.

– Как по мне, некоторые люди просто рождаются неправильными.

Лысый мужчина в халате шлепнул себя по шее и выругался:

– Долбаные слепни!

Ридер закрыл папку и бросил свой окурок на гравий.

– Мы все рождаемся неправильными, Сесил. Некоторые из нас просто этого не знают. А места вроде этого… – Он махнул рукой на лечебницу. – Здесь это называется сумасшествием. – Он вышел из-под портика на солнце и направился к патрульной машине, припаркованной боком к лужайке.

Ридер открыл дверь с пассажирской стороны.

– У нас, кстати, теперь есть преимущество, – сказал он и взмахнул полароидным снимком. – Только это ненадолго. – Он залез в машину и захлопнул дверцу.

– Ладно, – сказал Сесил. – Пожалуй, я поведу.

– Спасибо, Иисусе, за эту пищу, – сказал мальчик. – Смотри за нами и оберегай нас. Аминь.

– Аминь, – сказала мать.

Тревис почувствовал, как теплые руки Аннабель и Сэнди скользнули в его, и открыв глаза, увидел, как Аннабель сжала руку мальчика, а потом отпустила. Затем все трое взяли вилки и принялись молча есть.

В середине ужина он извинился и вышел в туалет, где, заперев дверь, сел на колени перед унитазом и его бесшумно стошнило. Он смыл за собой, и пока ждал, чтобы все следы исчезли, посмотрелся в зеркало. От губ к подбородку тянулась струйка красной рвоты, капавшая на фарфоровую раковину. Существо ответило ему кривой могильной улыбкой. Тревис ему не улыбнулся. Вместо этого сунул руки под кран и умылся.

После ужина все сидели на крыльце с пластиковыми стаканчиками мороженого в руке и смотрели на бурю, которая приближалась с запада, на сверкающую за низкими холмами молнию. Внизу у мотеля скакала кукушка-подорожник, бросаясь на насекомых в синем флуоресцентном свете. Ветер шелестел колокольчиками, висевшими на карнизах крыши. Тревис и Аннабель сидели на качелях, а мальчик на ступеньках. Тревис посмотрел на свой стаканчик и подумал, что его может снова стошнить, если эта гадость коснется его губ.

Вскоре после того, как кукушка скрылась в темноте, мальчик попросил у него нож.

– А что это за птица?

Тревис провел пальцем по рукояти. Затем вынул нож и протянул мальчику.

– Американский белоголовый орлан, – сказал он.

Мальчик встал и взял нож.

Его мать тревожно дернулась на качелях, и в проушинах наверху звякнула цепь.

Нож поблескивал в свете висевшей на крыльце лампочки.

Прогремел гром.

– Время ложиться спать, мистер, – сказала Аннабель.

– Ну, мама, можно еще чуть-чуть посидеть?

– Нет, сэр, нельзя. А теперь верни мистеру Стиллуэллу его нож.

Мальчик посмотрел на лезвие, и на миг показалось, что он его не вернет. Тревис вспомнил, как Сэнди размахивал палкой, ударяя по камням за мотелем, и каждый летел все ближе и ближе к окну. Но Сэнди вернул нож и покорно поднялся на крыльцо, громко захлопнул за собой дверь.

Через некоторое время Аннабель тоже встала, подошла к сетчатой двери и тихо ее открыла. Из ванной послышалось, как мальчик чистит зубы. В доме прямо у двери стоял старинный стол, а на нем – светильник в форме шара. Аннабель открыла узкий выдвижной ящик и достала пачку сигарет с зажигалкой. Вынесла их на качели, где вынула сигарету и предложила Тревису.

Он достал сигарету из пачки и позволил ей для него прикурить. Он зажал ее шестью новыми зубами, которые выросли после кроликов. С тех пор он долгими часами спал на своей полке, приятным, мирным сном. Дни превращались в ночи, ночи – в дни. Голод отступал. Зубы росли. Лоскуты кожи затягивались. Проснувшись в первую ночь, он увидел, что Рю сидит на корточках на краю его полки и дрожит, на губах у нее чернеет кровь. Рана в бедре, где она порезала его ранее, снова стала влажной, а кожа вокруг нее посинела и была вся искусана.

«Я только струйку выпью», – проскулила она и зарылась ему между шеей и плечом, и он услышал ее голос, чистый, мягкий, тонкий, как пух, голос девушки, танцевавшей под звездами.

«Я взяла твою кровь, а потом ее вернула, и теперь ты должен взять достаточно, чтобы вернуть мне. Тогда я стану настоящей, а не этим призраком. Стану из настоящей плоти и крови, а мои глаза обретут оттенок теплого и манящего моря, а ты меня будешь любить».

Сейчас он затянулся дымом, набрав полную грудь, затем выдохнул. Подождал, думая, что его стошнит, но это не случилось.

– Я прячу по пачке у каждой двери в доме, – сообщила Аннабель.

Они наблюдали за тем, как на горизонте вспыхивали розовые молнии.

Тревис сидел и курил, а она была совсем рядом, и ему, казалось, расстояние между ними тоже электризовалось само по себе. Он задумался, чувствует ли она то же самое. Ему представлялось, что да, но он боялся, если нет. Не то чтобы он был к этому склонен, к такой близости, и от этого его объяла тревога, будто он случайно наткнулся на неизведанную пещеру, и это оказалось не темное место, где рыскают ужасные безглазые создания, а некая область с удивительным изобилием всевозможных мелких существ, отчаянно жаждущих солнечного света.

Но также он чувствовал – помимо того, что слышал шорохи ее джинсовой рубашки без рукавов или штанов о качели, слышал каждый скрип, каждое ее движение, каждый затяг, когда она вдыхала сигаретный дым, и как потом его выдыхала, – он чувствовал, как мягко пульсировала артерия у нее в шее, под откинутыми назад волосами, как слегка ускорялось течение крови, возможно, из-за возбуждения между ними.