Клифтон Адамс - Красные рельсы

– А свою жену ты случайно убить не собираешься, Рэй?

Горящие лихорадкой глаза уставились на Конкэннона.

– Конечно, нет. Я надеялся, что она примет деньги и поймет, что однажды я вернусь и все устроится наилучшим образом.

– Ты по-прежнему любишь ее, – заключил Конкэннон. – А я уже начал в этом сомневаться.

Казалось, это предположение изумило Алларда.

– Я люблю Атену больше всего на свете… И так будет всегда.

– Когда я видел ее в последний раз, она принесла цветы на твою могилу. Глаза ее были красными и мокрыми от слез…

– Я не хочу говорить о ней сейчас.

Аллард закрыл глаза.

– Маркус, я был с тобой откровенен. И рассказал все, что мог…

– Почти все. Как насчет убитого сутенера? Это, конечно, мелочь, – горько сказал Конкэннон. – Но ты ведь знаешь: мы, полицейские, все не в меру любопытны.

– Что ж… Он стоял за дверью, пока ты говорил с Мэгги. Сутенеры считают, что мимо их ушей не должно проходить ничего. Он сказал, что железнодорожный детектив задавал Мэгги вопросы о Миллере… Я отправил Тюрка и Кроя к нему, но он оказался жадным и захотел часть добычи.

– Тогда вы убили и его.

– Если бы деньги пришлось делить со всеми желающими, мне не осталось бы ровным счетом ничего.

Конкэннон улыбнулся.

– А говоришь – не подходишь на роль преступника, Рэй!

– Нет, правда, – сказал Аллард. – Я хотел обойтись с этим типом по-хорошему. Но он не стал слушать. И Мэгги тоже.

– Да и я тоже… Интересно, почему твои ребята не убили меня, а только отдубасили?

Аллард непритворно удивился.

– Но ведь ты же мой друг, Маркус. Как я мог убить друга?

– Однако, ты убил Эйба Миллера.

– Я с ним не дружил. И потом – в той ситуации это было неизбежно…

С минуту он лежал неподвижно, тяжело дыша, похожий на дряхлого старика.

– Конечно, – продолжал он, – напрасно я позволил Тюрку и Крою избить тебя. Мне следовало знать, что это тебя не испугает. И я бы это понял, будь я здоров. Но эта чертова рана в животе помутила мой рассудок, и я совсем взбесился. Извини меня, Маркус.

– Ладно, – сухо сказал Конкэннон. – Может быть, мне нужно еще и поблагодарить тебя за то, что я жив до сих пор.

Аллард опять по-мальчишески улыбнулся.

– Видно, я и впрямь не создан для разбойной жизни, Маркус. Когда это дело завершится, все будет по-другому.

– Что же станет с твоей женой?

Аллард упрямо сжал зубы.

– Атена – сильная женщина. Она будет ждать меня.

– Она думает, что тебя уже нет.

– Разве что головой. Но не сердцем. Она знает, что я вернусь к ней, как только смогу.

– А пока что ты позволяешь ей проливать слезы над чужой могилой.

Аллард испустил тяжкий вздох.

– Давай не будем об этом. Дай мне слово, что ты прекратишь расследование и забудешь, что был со мной знаком.

– Больше ничего? – иронично сказал Конкэннон. – Это для меня равносильно потере работы. А работа у меня сейчас самая приличная из всех, что я когда-либо имел. Ты это знаешь?

– Знаю. Ну как, обещаешь?

На глазах у Конкэннона в тумане небытия стали медленно растворяться пять лет тяжелого труда, былая дружба и лицо женщины, чей образ неотступно преследовал его все эти дни.

– Обещаю.

– Постучи в дверь три раза, – сказал Аллард. Конкэннон повиновался. Дверь тут же открылась, и Боун вошел в дом.

– Все в порядке, – сказал Аллард. – Отдай ему револьвер.

– Ты с ума сошел! – сказал Боун.

– Отдай, отдай. Он дал мне слово, что бросит расследование.

Боун хмыкнул, выразив тем самым свое отношение к честному слову агентов железнодорожной компании, однако отдал Конкэннону его «тридцать восьмой». Тот спрятал его в карман.

– Маркус, – сказал Аллард, когда Конкэннон был уже на пороге. Казалось, Аллард не может собраться с мыслями; затем он облизнул пересохшие губы и спросил: – Ты хорошо успел узнать мою жену?

Вопрос удивил Конкэннона.

– Нет. Я видел ее всего три раза.

– Она – единственная женщина, которую я когда-либо любил.

Похоже, Алларду было больше нечего сказать. Он поднял бутылку и отпил виски, глядя в пустоту. Конкэннон вышел.

Спустя тридцать шесть часов после встречи с Аллардом Конкэннон услышал стук в дверь своего гостиничного номера. Так властно и бесцеремонно стучать мог только один человек.

Конкэннон открыл дверь.

– Входите, мистер Эверс, – сказал он. – Вы меня застали случайно.

Джон Эверс вошел в комнату, окутанный облаком дыма гаванской сигары и похожий на готовый сорваться с места паровоз. Он яростно потряс у лица Конкэннона желтой телеграммой.

– Что это за идиотская выходка? Когда я получил в Чикаго эту бумажку, то как раз беседовал с одним из наиболее влиятельных членов совета! Вы представляете, в какое положение вы меня ставите? Два дня и одну ночь я провел в поезде и надеюсь, что прибыл как раз вовремя, чтобы спасти вас от припадка безумия.

– Садись, мистер Эверс, – сказал Конкэннон. – Мне казалось, что в своей телеграмме я все как следует объяснил. Я подаю в отставку, вот и все.

– Не хочу я садиться! – взревел инспектор.

Он возмущенно посмотрел на конец своей сигары. В гневе он выкурил ее слишком быстро, и пятнистая обертка начала завиваться. Сделав над собой значительное усилие, Эверс взял себя в руки.

– Хорошо, Конкэннон. Расскажите мне все с самого начала.

– Рассказывать придется недолго. Меня избили ногами. По моей вине погибли два человека. Еще двоих убил я сам. Видимо, я становлюсь слишком старым для этой работы.

– Ничего подобного! – проворчал Эверс. – Единственная специальность, которой вы владеете – это розыск, и вы никогда не будете делать ничего другого. Что вы обнаружили в Дип-Форк?

Конкэннон подробно рассказал о своих злоключениях. Эверс задумчиво слушал, дуя на кончик своей сигары, которая все же погасла, несмотря на его старания. Тогда он положил ее на черный дубовый комод и забыл о ней навсегда.

– Иногда я думаю над тем, существовал ли в действительности этот Миллер, – медленно сказал он.

– Существовал. Это могут подтвердить многие женщины.

– Где же он в таком случае? Все это неприятное дело вертится вокруг него. Но от него нам не больше пользы, чем если бы он был уже мертв и похоронен.

«Мертв и похоронен!» Конкэннон печально улыбнулся.

– Найдите его, – недовольно сказал Эверс – Найдите и доведите дело до конца. Члены совета уже теряют терпение.

Конкэннон с сожалением покачал головой. Голос Эверса сразу сделался стальным:

– Если вы бросите это дело, я позабочусь о том, чтобы вы больше не получили ни одного задания на железной дороге и где-либо вообще.

– Очень жаль, но мне придется пойти на этот риск.