Сочинения в трех томах. Том 3 - Майн Рид

— Дай Бог, чтобы это было так, — сказала мать глухим дрожащим голосом. — Я уже старуха, но и мне не хотелось бы умереть насильственной смертью.

В эту минуту грянул залп, и слышно было, как пули впивались в стены или, вернее, в толстые бревна, из которых было сооружено ранчо.

Жалобное хныканье собирающегося расплакаться ребенка раздалось в одном из углов темной комнаты и заставило Гейса покинуть свое место у бойницы и подойти поцеловать лежавшего в колыбели мальчика; затем он быстро возвратился на свое место.

Мэри, сжимая в руке заряженный карабин, бледная, стояла возле бойницы, проделанной в северной стороне дома, обращенной к реке. Вот она приложилась глазом к отверстию и точно застыла в этой позе. Она, казалось, не слыхала ни выстрела, сделанного в это время ее отцом, ни предсмертного вопля сраженного краснокожего, ни полных ярости криков остальных индейцев. Что же так сильно заинтересовало ее? Шагах в двадцати от дома росло громадное дерево, нижние ветви которого доходили до самой крыши. Индейцы обратили внимание на это, и один из них стал медленно взбираться на дерево.

На этого-то индейца и смотрела Мэри, отлично понявшая его намерение. Девушка видела, как он скользит по ветке, чтобы потом спрыгнуть на крышу. Его примеру последуют, конечно, и те индейцы, которые стоят под деревом и с любопытством следят за гимнастическими упражнениями своего товарища. В это время часть шайки будет отвлекать внимание осажденных с другой стороны, они разберут крышу и в одно мгновение перестреляют всех находящихся в доме.

Индеец между тем, сидя верхом на ветке, медленно подвигался вперед. Мэри, бледная как смерть, смотрела на него, но не стреляла, хотя и сознавала прекрасно, что ей необходимо стрелять, если она хочет спасти своих близких от грозящей им мучительной смерти.

Индеец полз вперед медленно и осторожно, потому что тонкая ветка гнулась под тяжестью его тела, но тем не менее он подвигался все ближе и ближе к дому.

Мэри наконец решилась стрелять: просунула дуло карабина в бойницу, прицелилась дикарю в грудь и спустила курок. Татуированный индеец вскрикнул, схватился руками за ветку, стараясь удержаться, наклонился сначала в одну сторону, потом в другую и с жалобным стоном свалился на одного из стоявших под деревом индейцев, который получил довольно сильные ушибы.

В это время Вильям сделал еще три выстрела в группу индейцев, обстреливающих дом с его стороны, и принудил их отступить.

После этого некоторое время царила полная тишина как внутри домика, так и снаружи; но эта тишина была гораздо ужаснее, чем гремевшая за минуту перед тем перестрелка. Вильям и Мэри стояли у своих бойниц, готовые стрелять при малейших признаках тревоги. Миссис Гейс взяла ребенка из колыбели и, прижимая его к груди, опустилась на колени возле старушки, все еще продолжавшей плакать.

Вильям и Мэри ранили и убили с полдюжины краснокожих чудовищ; остальные отхлынули в соседний лесок, и доносившиеся оттуда крики служили доказательством, что там шло совещание.

Дикари не могли, конечно, не заметить, что в них стреляли из бойниц, проделанных в двух стенах дома, и, удалившись в лес, вероятно, обсуждали план нападения на незащищенные его части. Вильям, когда ему пришла в голову эта мысль, бросился к бойницам, проделанным в других стенах, но было уже поздно…

Краснокожие отрядили двух воинов, и те, укрываясь в тени, незаметно проскользнули к дому со стороны корраля и с него взобрались на крышу.

В ту минуту, когда несчастный отец возвращался к своему наблюдательному посту, так как там снова слышались крики и началась стрельба, дюжина дикарей, подтащив к дому бревно и действуя им, как тараном, стала колотить в дверь, которая скоро поддалась ударам и упала внутрь комнаты.

Вильям выстрелил несколько раз в толпившихся перед дверью команчей. Трое из них упали убитыми, а остальные обратились в бегство и скрылись за деревьями.

Но осажденные, внимание которых всецело было поглощено грохотом тарана, разбивавшего дверь, и происшедшей затем кровавой сценой, не слыхали, как взобравшиеся на крышу команчи разбирали кровлю и потолок. О появлении их Вильям узнал только в ту минуту, когда проникнувшие в дом краснокожие убивали его жену и мать, которые первыми бросались им в глаза… Их предсмертные крики заставили обернуться его и Мэри, и в то же мгновение оба дикаря, сраженные пулями, упали на трупы убитых. Но через минуту и Вильям, и его отважная дочь были тяжело ранены. Уцелел только ребенок, и то, по всей вероятности, потому, что его прикрыла своим телом убитая мать…

Когда Вильям через несколько дней пришел в себя, он с ужасом узнал, что у него остался только этот крошка-мальчик: его и ребенка спасли опоздавшие всего на несколько минут соседние плантаторы…

Вот причина, почему Вильям так безжалостно преследовал индейцев, а заодно с ними всегдашних союзников краснокожих — всякого рода преступников. Он знал, конечно, что далеко не все индейцы заслуживали ненависть, но, несмотря на это, один вид индейца приводил его в страшное бешенство. Все знали, что когда регуляторам приходилось судить краснокожего, шериф отказывался от принадлежавшей ему роли председателя и выступал в качестве обвинителя, и если суд признавал краснокожего виновным, он с какой-то свирепой радостью присутствовал при исполнении приговора, а потом, со слезами на глазах, уходил в свою палатку и проводил там иногда по нескольку дней, если только его не требовали дела.

Таков был человек, начальствовавший над регуляторами в Техасе…

Когда раздался второй сигнал, весь отряд сидел уже на конях и сейчас же выстроился; затем по команде шерифа всадники повернули коней направо и, перестроившись по четверо в ряд, тронулись с места рысью, точно эскадрон гусар.

Шериф Гейс ехал во главе отряда. Рядом с ним находился человек с лицом до такой степени побуревшим от загара, что его можно было принять за индейца; это был креол из Луизианы.

— Вы уверены, Батист, что мы идем по верному следу? — спросил Гейс своего спутника.

— Да, полковник.

— Имейте в виду, что я не люблю разъезжать наудачу.