Луис Мастерсон - За честь друга

Револьвер оттягивал ему руку, будто свинцовый. Ветер усилился, и к нему покатилась шляпа убитого. Ему стало противно. Он взмахнул ногой и далеко отбросил шляпу ударом сапога.

На небе заблестели первые звезды, и мороз начал превращать его дыхание в большие облака пара.

Он подошел к трупам и обыскал их. Ему нужна была теплая одежда. Он взял то, что ему требовалось, и собрал лошадей. В сумках он обнаружил еду, сухие дрова и совсем новые одеяла. Он связал лошадей вместе и шел с ними еще около часа, прежде чем остановиться на ночлег.

Этой ночью он услышал волчий вой. Леденящие душу звуки уносились в небо, где над массивом Ллано висела серебряная луна. Кейн сидел у небольшого костра, не отрывая глаз от огня; со всех сторон на него наседали холод и воспоминания о мертвецах, оставленных им в овраге.

Вой все время приближался. Он был повсюду: в воздухе, в снегу, им, казалось, был пропитан даже лунный свет. Вдруг звуки изменились, превратившись в тявканье и злобный лай. Волки делили добычу.

Кейн протянул костлявые потемневшие руки к огню. Ему страшно хотелось выпить. «И не устанут они орать! — подумал он. — Как быстро они оказались здесь… Может быть, они шли по следу?»…

Наконец волки успокоились, и тишину ночи нарушало только потрескивание костра.

Далеко позади одинокий всадник тоже услышал завывания волков. Он остановился и прислушался. Он знал, что выстрелы вызвали трупы, и теперь волки подтверждали это. Он некоторое время смотрел в звездное небо, затем начал укладываться спать.

Кейн наконец-то преодолел последний перевал восточной части Ллано-Эстакадо и начал спускаться к Лэббоку. Когда он достиг первых деревьев внизу, у него было такое чувство, будто он уже никогда не сможет согреться… Он развел огромный костер у подножия скалы и через некоторое время спал мертвым сном возле кучи тлеющих углей.

На следующий день, подъехав к Лэббоку на расстояние мили, он отпустил трех чужих лошадей. Они смогут найти людей сами. К тому же он вовсе не хотел показываться с ними в городе: на каждой из них было клеймо в виде двух скрещенных лопат.

Он въехал в Лэббок после полудня. Улицы были пустынны. Он не стал терять ни минуты: сразу же отправился в самый большой и роскошный отель, снял комнату, заказал ванну и целый час просидел в горячей воде. Он попросил коридорного сжечь его старую одежду и подобрать новую. За пятьдесят долларов ему достались черный саржевый костюм, две белые льняные рубахи и белье. Картину дополняла бутылка «Харперз». Около полуночи слегка опьяневший Кейн забрался в чистую постель и мгновенно заснул.

Следующий день он начал с основательного завтрака. Затем, продав свою лошадь, он купил билет на Оверлендский дилижанс до Саут-Бенд. Путешествие длилось сорок восемь часов; большую часть этого времени он проспал.

Прибыв в Саут-Бенд, он сделал новую покупку: приобрел красивого коня в яблоках. Положив ему на спину седло, которое сохранил, Кейн здесь же избавился от бесполезного теперь городского наряда. Он поскакал на восток, к Гэйнсвиллю, настолько быстро, насколько мог бежать конь и насколько позволял осенний дождь. Теперь у него в голове была лишь одна мысль: Синди. Ее женственность казалась ему родником посреди пустыни. Она обещала ему забытье, дружбу, тепло…

Он мчался два дня, давая коню лишь кратковременный отдых, и наконец достиг берега реки Гэйнсвилль и узнал эти места.

Промокший до нитки, он проехал по узкой грязной улочке, и у него пересохло в горле, когда он увидел на заборе ржавую полуоторванную табличку.

Он спешился. Вода стекала с края шляпы ему за шиворот. Тихо, словно сдерживая себя, он постучал в дверь и возблагодарил небеса, когда увидел полоску мягкого света. Изнутри послышался ее голос:

— Кто там?

— Морган Кейн, — хрипло сказал он.

Последовало молчание. Он видел ее силуэт сквозь матовое стекло: она замерла и не двигалась. Наконец щелкнул отодвигаемый засов, и свет стал таким ярким, что он поневоле зажмурился.

Потом он молча посмотрел на нее.

Она тоже ничего не сказала, лишь отступила на несколько шагов, впуская его в дом. Он снял шляпу. С нее потекла вода, и лужа вокруг его сапог сделалась еще больше.

Она протянула руки, обхватила его за шею и прижалась к груди.

— Милый мой… — И стала повторять со слезами: — Милый, милый…

Кейн зарылся лицом в ее волосы, задыхаясь от волнения. Он вспомнил: лишь один раз в жизни он испытывал нечто подобное — там, в Оклахоме. Девушке было восемнадцать лет, звали ее Линда Свифт… Но теперь, когда Синди была рядом, это воспоминание померкло. Почувствовав прикосновение теплых дрожащих губ, он понял, что влюбился — пожалуй, впервые за всю жизнь.

Он с беспокойством поднял голову. Она заметила, что он замер и о чем-то задумался.

— Ты боишься, Морган? — прошептала она. — Я тоже. Я боюсь с того самого дня, когда тебя повстречала.

— Вот как?

Он попытался улыбнуться.

— Тебе хорошо со мной, — сказала она. — Именно этого ты и боишься.

— Почему я должен этого бояться? — Он сам чувствовал, как фальшиво звучит его голос. Скрывать что-либо не имело смысла.

— Синди, — сказал он живо, — я должен уехать. Меня, вероятно, обвинят в убийстве. Я был вынужден применить оружие. Ты была права: я раскопал крупное мошенничество. Мой друг Чарли Катц погиб потому, что обнаружил то же самое раньше. Мне нужно возвращаться в Форт-Уорт, чтобы восстановить его честное имя.

Он вкратце рассказал обо всем, что произошло, не забыв упомянуть и об одиноком незнакомце, который искал его в Росуэлле.

— Как он выглядел, Морган? Он пристально посмотрел на нее.

— Лет сорок. Высокий, худой.

— Он приезжал и сюда! — испуганно воскликнула она. — Через неделю после твоего отъезда!

— Он что-нибудь рассказывал?

— Нет, просто хотел тебя видеть.

— Ты долго с ним говорила?

— Всего несколько минут. Это было вечером, прямо на этом крыльце.

Кейн размышлял. Незнакомец, видимо, приехал к Синди после встречи с лавочником, который порекомендовал Кейну врача.

— Опиши мне его, Синди! — сказал он быстро. — Попробуй вспомнить как можно больше.

— Кто это, Морган? — спросила она, дрожа. — Один из людей Ван Барена?

— Не знаю. Ну-ка, Синди, подумай.

Она помолчала; они вошли в гостиную. Кейн совсем позабыл о своей промокшей одежде. Одинокий преследователь беспокоил его больше, чем он старался себе внушить. Что-то, невыносимое было в том, как человек шел по его следам день за днем, неделю за неделей. Намного ли он отстал? Кейн невольно покосился на окно.

— Может быть, ты сперва переоденешься и поешь, Морган?

— Нет, спасибо. Итак… постарайся ничего не забыть.