Чарльз Портис - Железная хватка

И тут опомнилась: надо ж было один сэндвич с беконом себе на завтрак оставить, а в скатку не совать, — но всего не учтешь. А распаковывать все мне теперь не хотелось. Тоби со мной поделился затирухой, он себе разогревал.

— А масла у вас к ней нету? — спрашиваю я.

— Нет, — отвечает, поэтому есть пришлось всу­хую. Скатку я привязала за седлом — видела, что папа так делал, — и дважды все узлы проверила, чтоб не упала,

А вот пистолет положить мне было некуда. Луч­ше, если 6 он все время был под рукой, но ремень с меня спадал, а сам пистолет слишком большой и тяжелый, просто так за пояс не запихнешь. В конце концов я привязала сахарный мешок горловиной к луке седла и узел затянула хорошенько — он с индюшачье яйцо получился.

Вывела Малыша-Черныша из стойла и села вер­хом. Мустанг немного нервничал и пугался, но на дыбы не вставал. Когда я уже была в седле, Тоби еще раз подтянул подпругу.

Спрашивает:

— Ты ничего не забыла?

— Нет, я, наверное, готова, — отвечаю. — Откры­вайте ворота, Тоби, да пожелайте мне удачи. Я еду на земли чокто.

Снаружи еще было темно и ужас как холодно, хотя ветром, к счастью, не задувало. Почему ран­ним утром всегда так тихо? Перед самым рассветом озера обычно спокойные и гладкие. Малыш-Черныш в своих новых подковах по колдобинам под­мерзшей грязи на улицах ступал с опаской. Фыр­кал, время от времени дергал головой, словно чтоб на меня взглянуть. Я с ним разговаривала, глупос­ти всякие говорила.

На Гарнизонном проспекте лишь четыре-пять че­ловек было видно — они спешили из одного тепла в другое. В окнах лампы зажигались, это у добрых граждан Форт-Смита начинался новый день.

Доехав до паромной переправы на реке, я спе­шилась и стала ждать. Чтоб совсем не закоченеть, пришлось шевелиться и танцевать на месте. Комки газеты я из шляпы вытащила, натянула ее на уши потуже. У меня не было перчаток, поэтому я опять откатала рукава папиного пыльника, чтобы руки себе закрыть.

Паром через реку водили двое. Когда он добрал­ся до моего берега и с него конный съехал, один паромщик меня окликнул:

— На ту сторону? — говорит.

— Я тут жду кое-кого, — отвечаю. — А сколько стоит?

— Десять центов, если с лошадью.

— Вы сегодня исполнителя Когберна не видали?

— Это Кочета что ль?

— Его самого.

— Не видали.

Ездоков в такой час было мало, но едва пара человек появилась, паром отчалил. Расписания, по­хоже, у него никакого не было, ходил по надобнос­ти, но переправа тут недолгая. Занялась серая заря, и я различила, как на воде по течению покачива­ются льдины.

Паром круга два сделал, только потом приехали Кочет с Лабёфом — спустились по склону к при­стани. Я уж начала волноваться, не разминулись ли мы. Кочет сидел на крупном гнедом жеребце, росту в нем было ладоней[48] шестнадцать, а Лабёф ехал на косматом пастушьем мустанге не сильно больше моего.

Арсеналом они увешались так, что любо-дорого поглядеть. Поверх одежды — ремни с пистолетами, а Лабёф со своими белыми накладками и мексикан­скими шпорами прямо сражал наповал. Кочет на свой черный костюм надел куртку из оленьей кожи. На ремне у него был только один револьвер — про­стой, с кедровой рукояткой, ну или еще из какого-то красноватого дерева На другом боку, справа, у него висел шотландский кинжал. Ремень у Когберна был не такой форсовый, как у Лабёфа, — скромный и узкий, без патронташа. Патроны он носил в мешоч­ке, в кармане. Но в седельных кобурах у бедер у него было еще два револьвера. Больших, как у меня. Еще у следопытов были ружья: у Кочета - магазинный винчестер, а у Лабёфа — этот самый карабин Шарпса, я таких раньше не видела. И первая мысль моя была: «Ну что, Чейни, теперь берегась!»

Они спешились и с лязгом и грохотом завели лошадей на паром; я шла за ними чуть в отдале­нии. Ничего не говорила. Прятаться не пыталась, но и особого внимания к себе не стремилась при­влекать. Кочет меня узнал не сразу.

— И что ты думаешь? Мы не одни, — говорит.

Лабёф очень рассердился.

— Ты вообще головой своей ничего не понима­ешь? — спрашивает у меня. — А ну марш с парома сейчас же. Ты что, удумала с нами ехать?

Я ему ответила:

— Паром для всех. Я за проезд уплатила.

Лабёф сунул руку в карман и вытащил золотой доллар[49]. Отдал его одному паромщику и гово­рит:

— Дылда, доставь-ка эту девчонку в город и сдай шерифу. Она из дому убежала. Семья из-за нее уже до смерти переволновалась. Награда за ее возвраще­ние — пятьдесят долларов.

— Вот так сказанул, — не выдержала я.

— А мы у судебного исполнителя спросим, — предложил Лабёф. — Что скажешь, исполнитель?

А Кочет отвечает:

— Да, лучше ее отсюда увезти. Сбежала-сбежа­ла. Ее фамилия Росс, она из округа Йелл. У шери­фа на нее прокламация есть.

— Да они же вместе сочиняют, — сказала я. — У меня дела на том берегу, и если вы, Дылда, ста­нете мне мешать, очутитесь в суде, а вам туда не надо. У меня хороший адвокат.

Но эта долговязая речная крыса на мои возму­щения ноль внимания. Свел мою лошадку на при­стань, и паром отошел без меня. Я говорю:

— Не пойду я в горку пешком. — Села верхом на Малыша-Черныша, а речной крыс этот повел нас под уздцы. Вышли на хребет, и я говорю: — Погодите минуточку.

Он:

— А что такое? Я говорю:

— У меня со шляпой что-то не то. Он остановился и повернулся ко мне.

— Со шляпой? — спрашивает. А я шляпу сняла и его по физиономии как хлестну раза два-три. Он поводья-то и выпустил, я их подхватила, Малыша-Черныша развернула и поскакала вниз по склону что было мочи. Ни шпор у меня, ни хлыста, поэ­тому я его той же шляпой по бокам нахлестывала.

Ярдов в полусотне от паромной переправы река сужалась, вот туда я и поскакала молнией по пес­чаной отмели. И всю дорогу Черныша шляпой подгоняла — боялась, не заробел бы он от воды, не хотела, чтоб он про это задумался. И вот кинулись мы в реку и поплыли. Черныш фыркал и головой мотал от ледяной воды, но как только приноровил­ся — поплыл, будто в воде и вырос. Я ноги подо­гнула и держалась за луку, а вожжи отпустила, что­бы Чернышу ловчее было голову держать. Забрыз­гало меня всю.

Но переправу мы выбрали неудачно — на стрем­нине река хоть и уже, но глубже всего, течение бы­стрее, а берега круче, однако все это мне тогда в голову не пришло; казалось, что короткий путь луч­ше. На берег мы выбрались чуть дальше по тече­нию, а он, как я уже сказала, был крутой, и Черны­шу на него взбираться было трудно.

Едва мы выбрались на простор, я натянула вож­жи, а Малыш-Черныш хорошенько отряхнулся. С парома на нас смотрели Кочет, Лабёф и паромщик. Мы их опередили. Я стояла и ждала. Они со­шли с парома, и Лабёф первым делом мне говорит: