Проклятье сокровища Хроака - Андрей Арсланович Мансуров

дверям. Банда Рамиреса уже отошла к концу улицы: поближе к похоронному бюро Коллинза.

Это уже в какой-то степени традиция: и логично и практично: кого бы не убили в предстоящей схватке, всё меньше таскать!

Билл, перебирая тренированными пальцами у кобуры, движется к мексиканцам. Он ведь вызвал их сюда сам. Его задача — показать, наконец, распоясавшимся придуркам, кто в доме хозяин. И выполнить её он намерен хорошо.

Рамирес, уже заметивший его, и занявший место в центре пыльной полосы, что громко зовётся улицей, тоже перебирает пальцами. Шляпа сдвинута на спину, держась на шнурке под подбородком. Билли-бой шляпы не носит принципиально. И бреется налысо — как герой Гражданской войны полковник Райт. С которым Билл имел честь служить.

— Ну что, доморощенный борец за справедливость, готов?

— Готов, Рамирес. Пусть кто-нибудь из твоих хлопнет — у меня подельников нет.

— Не возражаю. — Рамирес тоже не любит пространных речей, — Хосе. Давай.

Долговязый Хосе, обладатель огромных заскорузлых ладоней типичного землепашца, разводит их в стороны. Без лишних слов и секунд ожидания хлопает.

Два выстрела почти сливаются в один, лишь на долю секунды отстав от звука хлопка. Рамирес, с дырой во лбу, медленно заваливается на спину, поднимая при падении тучу пыли. Но и Биллу приходится упасть в пыль на задницу: жутко больно, и простреленная в области середины левая ляжка не выдерживает: неужели задета кость?!

Головорезы Рамиреса, словно озверевшая свора бешенных собак, пользуются случаем: выхватывают свои пушки, и начинают палить в сидящего по центру улицы Билла. Билл пытается отстреливаться, но из-за пыли мечущихся в разные стороны, чтоб не дать ему прицелиться, бандитов видно плохо — он видит, что мажет. А вот их пули ложатся всё ближе к неподвижной мишени: одна так и вообще кувалдой ударила по черепу, но, к счастью, рикошетировала от кости, и обожгла, оцарапав, его загорелую макушку!

Билл, от удара завалившийся теперь на спину, понимает, что пришёл, похоже, его последний час, и радуется, что ни родных ни близких у него нет: некому его оплакивать. Как, впрочем, и ему — нечего что-нибудь кому-нибудь оставить. Кроме, разве что…

Всё его достояние — верный кольт. Да пояс с патронташем. Ну, и конь.

Но тут начинаются странные дела!

Слышатся два оглушительных выстрела — не иначе, стреляли из винчестеров!

Билл, лежащий теперь на боку, видит, как два бандита, бегущих к нему зигзагом, чтоб добить уж наверняка, падают в пыль со стоном и криком, на груди мгновенно расплываются бардовые пятна! Ещё два выстрела!

Другие двое, переглянувшиеся в недоумении, не успевают, впрочем, даже сдвинуться со своих мест! И тоже падают, схватившись, один — за грудь, второй — за живот.

Билл оглядывается. Всё верно: по звуку он правильно понял, откуда велась стрельба.

Один из «вдупель пьяных» коммивояжёров слезает с крыши дома Хромого Питера, другой встаёт из-за перил балюстрады дома Харпера-зануды.

К вновь севшему Биллу они подходят не торопясь, и опустив оружие. Впрочем, чтоб прекратить мучения, а заодно и заткнуть утробно и громко воющего бандита с дырой в животе, ближайший молодой человек мгновенно — Билл такой скорости движений никогда не видел! — вскидывает ружьё, и разносит вдребезги череп вывшего и надсадно стонавшего!

— Вы в порядке, Билл?

Судя по нахмуренным бровям и напряжённому тону второй молодой человек, почти парень, (тот, который ронял голову на руки) не слишком в этом уверен. Да и правильно: у Билла уже начала кружиться голова от контузии, и обильной кровопотери и боли. Но на вежливый вопрос надо ответить тоже вежливо:

— Благодарю. Я в порядке.

Внезапно вселенная вокруг Билла начинает угрожающе раскачиваться и кружиться, в ушах звенят чёртовы колокола, и к лицу стремительно мчится пыльная колея!..

Очнулся в постели.

Так. Всё ясно. Комнатка на втором этаже всё того же салуна.

Молодым людям явно пришлось вытурить из комнаты одну из девочек. А, нет: не вытурить — вон она, стоит в углу, у старинного громоздкого шкафа, с окровавленной тряпкой в руке, и сосредоточенным выражением на лице. Биллу почему-то кажется, что эту женщину он знает. Но главные действующие лица прямо перед ним. На двух табуретах, завершающих меблировку комнатки, сидят два «коммивояжёра». Смотрят на Билла.

— Рады, что вы очнулись, уважаемый Билл. Правда, нам бы сообразить подойти на подмогу раньше — вы потеряли много крови. Но благодаря заботам Линды вы перевязаны на совесть, и вашей жизни больше ничто не угрожает. Она сказала, что кость не задета.

— Спасибо, Линда. — Билл, потрогавший рукой повязку на ноге и другую — на голове, и переведший взгляд снова на женщину, и удивляясь, как ослаб и охрип голос, вспоминает, что действительно, месяца два назад он пользовался её «услугами». Но это было в борделе Шарлоттскрика, в двадцати с лишним милях отсюда. Как же она?..

— Пожалуйста, Билли — бой. — да, это она. И голос у неё грудной и мягкий. Словно бархатистый, — Рада, что ты жив. И хотела ещё раз поблагодарить твоих спасителей.

— Не стоит, Линда. Ведь мы спасли его не просто так. Нам нужна его помощь! И мы готовы за неё хорошо заплатить!

Разговор теперь ведёт тот мужчина, что чуть постарше, но всё равно — мужчиной его можно назвать только с большой натяжкой: тоже вчерашний юноша, лет двадцати двух — двадцати трёх. Да и загара, характерного для того, кто всю жизнь с детства мотается по их прокалённой ослепляющим белым солнцем полупустыне, у обеих парней нет.

Но какое же у них может быть к нему дело?

— Билл. Мы понимаем, что заинтересовали вас. Не будем томить, и расскажем. Но!

Если вы и Линда не против, только наедине. — многозначительный взгляд на женщину.

Линда возмущённо фыркает. Но потом демонстративно бросив тряпку в тазик с водой, так, что летят брызги, выходит из комнатки, хлопнув дверью. Проводивший её демарш глазами старший поворачивается к Биллу снова:

— Простите, Билл, мы не представились. Вот это — Этьен. А я — Майкл. Мы кузены. По матери. А вас нам описали, как самого опытного, и знающего каждый камушек в местных прериях, горах и ущельях, профессионала. И охотника, и пастуха, и наёмника.

— Это верно. Я промышляю, чем могу. И где могу. — Билл криво ухмыляется, хотя в этой ухмылке изрядная доля горечи. Он давно успел понять, что если и избавит землю от присутствия на её поверхности своей персоны, никто от этого ничего не проиграет.

Он — одиночка.

И — нелюдимый, и злобный одиночка. Хорошо умеющий только одно — стрелять!

И, может, то, что он назначил