Макс Брэнд - Опасная игра

Ознакомительный фрагмент

Кид молча кивнул. Потом свернул цигарку и о чем-то задумался, выпуская струи голубоватого дыма. Наконец сказал:

— Послушай-ка, Чэмп…

— Да? Что такое?

— Вот мне тут пришла в голову одна мыслишка. Хочешь, чтобы твое ранчо вернулось к тебе и все стало как раньше?

— Ах, вот это была жизнь, Малыш! Смотреть, как пасется твой скот…

— Сгонять его? Тебе это нравилось, верно?

— Лучшей жизни я не знал!

— Послушай, Чэмп, я сейчас не об этом! Мне бы хотелось, чтобы ты вспомнил совсем другие деньки — к примеру, тот вечер, когда ты в Карнедасе вскрыл сейф в Первом Национальном, неужто не помнишь? Во всяком случае, так мне рассказывал Билл Джексон.

— Конечно помню. Вечерок был что надо! — Короткий смешок замер на губах Диксона. — Вот это было дельце, старина! Умирать буду — не забуду тот вечер!

— Скажи, разве твое ранчо когда-нибудь приносило тебе такие деньги?

Чэмп уже открыл было рот, чтобы ответить, но передумал и уставился куда-то вдаль.

— Разве на твоем ранчо ты когда-нибудь испытывал что-нибудь подобное? — настаивал Кид.

И снова Чэмп промолчал. Тогда Малыш продолжил:

— Чэмп, в моей жизни не было безжалостного шерифа, который заставил меня выйти на большую дорогу. Никому и никогда не удавалось ограбить меня, одурачить или выставить дураком, — никому на свете!

— Знаешь, ведь тяжелые времена могут толкнуть человека на многое! — робко вставил бедняга Чэмп.

— Тяжелые времена меня миновали, — покачал головой Кид. — Денег у меня всегда хватало. Я вырос в хорошей семье. С детства ходил по персидским коврам и мог каждый день в половине пятого пить чай, а по вечерам ездил в оперу, сидел в ложе и любовался на дам в атласе и жемчугах. Но все это было не по мне. Тьма-тьмущая роскошных туалетов и слишком мало мест, куда можно было пойти.

Чэмп слушал приятеля затаив дыхание. Губы его были плотно сжаты, глаза потемнели. Но вдруг он заговорил:

— А здесь? Что здесь-то такого, кроме пустыни, где, того и гляди, хватит солнечный удар, и гор, где по утрам зуб на зуб не попадает? Что ты получил? Стертые ноги да вечно ноющую спину?! Кругом грязь, грязь без конца! Разрази меня гром, Кид, порой мне приходит в голову, что я с радостью променял бы нынешнюю жизнь на какой-нибудь укромный домишко, только бы в нем стояла медная ванна да чтобы горячей воды было сколько душе угодно! Черт меня подери, порой эта жизнь слишком тяжела для меня!

— Да, — кивнул Малыш. — Эта жизнь тяжела для всякого, кто ее не любит. Пусть они забирают себе мягкие ковры, теплые клозеты и чай в постели, мне не жалко! А я готов не задумываясь отдать все это и многое другое за то, чтобы иметь возможность самому подстрелить себе бифштекс, а потом поджарить его на костре и съесть еще горячим! Кому-то, может, и нравится жить с кем-то рядом. А я предпочитаю быть один. Кто-то подглядывает за другими, стараясь выглядеть точь-в-точь как его кумир. А я буду лучше любоваться тем, как бегут мустанги и дикие горные кошки — вот на кого хотелось бы мне походить! Они кричат, что живут по закону! А я вне закона! Я выше закона, Чэмп! Я плюю на закон, потому что он не стоит моего мизинца! — Зевнув и потянувшись, Кид пробормотал: — Глупо это, должно быть, звучит. Ну что ж, зато я сказал все, как думаю. Знаешь, я ведь ни разу не был дома с тех пор, как уехал. И никогда не вернусь, лучше окончу мои дни в седле. Я — отрезанный ломоть. Даже свое настоящее имя забыл. И зато свободен, свободен как птица, старина! — И он расхохотался.

И столько было в его смехе пьянящего счастья, что Чэмп невольно улыбнулся тоже:

— Ты — сам по себе, Малыш. Но не от тебя первого я такое слышу, уж можешь мне поверить. Слава Богу, что тебе хоть не пришло в голову петь осанну чистому горному воздуху, волшебной красоте заката и тому подобной чепухе! А то я уж было испугался не на шутку!

— Знаю. Я заметил, так что решил обойтись без этого.

— А где ты успел побывать?

— На юге. Мы с Хуаном Жилем, португальцем, погуляли в Юкатане. Очень жарко, скажу я тебе. Зато золотишко есть. — Малыш снова зевнул.

— Намыл небось?

— Немного. Впрочем, пришлось потом купить мула, чтобы вывезти то, что я намыл.

— Это ты о золоте?!

— Да. Как раз столько бедняге Хуану Жилю удалось намыть на старой шахте. Терпеливый он парень, этот Хуан!

— Так ты что же, избавился от него?

— Пришлось. В один прекрасный вечер он чуть было не перерезал мне глотку. Видишь ли, видимо, он решил, что моя доля мне не понадобится.

— И что ты с ним сделал?

— Обвязал веревкой вершины двух деревьев, согнул их, а потом привязал парня за ноги к каждой. Конечно, когда они распрямились, то не разорвали его на две половинки, но и удовольствия большого он не получил, за это я ручаюсь! Вот так я его и оставил — болтающимся между небом и землей и орущим на всю округу. А потом взял мулов, все золото, ради которого Хуан хотел пустить мне кровь, и убрался восвояси. Он клялся и божился, что выпустит мне кишки. Я слышал, что ему все-таки удалось выпутаться. Отделался только сломанными ногами.

— Но сейчас ты, похоже, не торопишься, — заметил Чэмп.

— Что ты хочешь? Отсюда до Юкатана далеко, — усмехнулся Кид. — Не могу же я ехать день и ночь напролет.

— Да уж, только, сдается мне, ты даже в пустыне умудряешься искать удовольствие, верно?

— Точно, — вздохнул Кид. — Держу пари, даже старый добрый Мехико пару раз краснел из-за меня. А мне-то казалось, что он забыл об этом пару сотен лет тому назад. А ты чем занимался?

— Я тоже когда-то торговал слитками, — признался Диксон. — И веришь, хорошо брали, если, конечно, удавалось заехать достаточно далеко на Восток. Но в последнее время проклятые шерифы и их помощники что-то совсем озверели. Поэтому я решил заняться другим делом.

— И чем же, если не секрет?

— Захват прав на воду. Это тебе что-то говорит?

— Еще бы! Только в этом нет ничего нового.

— Само собой. Так даже лучше. Это игра, в которую играли и будут играть до тех пор, пока люди не вызубрят все ходы на память.

— Тебе это нравится?

— А почему нет? По крайней мере, даже забавно.

— Тогда расскажи, как ты это делаешь.

— Да очень просто. Приглядываюсь и выбираю в округе такие ранчо, на которые у их хозяев не особенно законные права. А здесь у многих сомнительные права на землю. Кое-кто купил ее у индейцев или у какого-нибудь обнищавшего испанского аристократа, а то и у мексиканцев, да к тому же в соответствии с ихними законами, то есть по-нашему — незаконно. А бывает и так, что землю берут у тех, кто поселился здесь давно, потом разорился дотла и вот хочет убраться поскорее — такие готовы сбыть ее за бесценок. А потом выясняется, что они и прав-то на нее никогда не имели, потому что не подавали заявок. Мы сначала осматриваемся, то есть я и Шей, выбираем подходящие ранчо, а потом в один прекрасный день сваливаемся этим олухам как снег на голову и захватываем участок с самой лучшей водой, объявив его гомстедом [4]. Сам посуди: ни на одном сколько-нибудь крупном ранчо по соседству с ранчо Милманов нет ни единого нормального ручья или реки. Объяви этот участок с водой своим, и что им делать? Покупать воду у соседей? Можно, конечно, гонять туда каждый день скот на водопой, но это черт знает сколько миль, представляешь? Разумеется, можно обратиться к закону, только вряд ли что из этого получится. Само собой, они рады перерезать нам глотки, но знают, что за это грозит пеньковый галстук. Поэтому кое-кто просто сам уходит. Вот так, старина, тот случай, когда бедному переселенцу приходится защищать свои права. — Чэмп Диксон коротко хохотнул, восхищаясь своей ловкостью, и продолжил: — Да, вот так, Малыш, все в соответствии с буквой закона. А Шей действует заодно с одним пронырой законником, который может с легкостью доказать, что черное — это белое. Да и к тому же у него всегда под рукой парочка негодяев, готовых под присягой подтвердить все, что угодно, даже сколько волос было в бороде у старика Ноя. Так что если доходит до суда, шанс один к двум, что решение будет в нашу пользу. Обычно пело кончалось тем, что беднягам приходилось платить за каждую каплю воды, которую выпивали их коровы, а мы с Билли катались как сыр в масле. Ну, что скажешь, дружище, разве это не жизнь? Присоединяйся, и тебе кое-что обломится! — И вдруг он побагровел, осекся на полуслове. В первый раз Диксон заметил, что Кид не сводит с него глаз, а на лице у него уже нет прежней улыбки.