Луис Ламур - Джубал Сэкетт

Наверное, мне достался молодой индеец, прошедший не так уж много боевых троп, и теперь сосредоточившийся только на выбранном им способе атаки. Он приподнялся, встав на колени, и прицелился копьем в мое приподнятое одеяло.

Я ударил ножом резко, вонзив его по рукоятку в точку чуть ниже центра его грудной клетки.

Его глаза встретились с моими, когда он на мгновение осознал весь ужас случившегося. Копье упало, он схватился за нож и понял, что умирает. Я уперся рукой в его плечо и выдернул свой нож. Он хотел крикнуть, но не смог. Его рука потянулась к томагавку, висевшему у него на поясе, но пальцы уже оказались бессильными.

Он упал вперед, попытался приподняться и затих.

Я подбросил в костер пригоршню листьев и несколько веток. Огонь запылал ярче. Около костра лежал еще один мертвый индеец. Все кругом застыло. Ветер снова зашелестел листьями, и, подчиняясь движению воздуха, огонь прижался к земле. Опять наступило долгое затишье, прерываемое только треском костра.

Вдруг из кустов появилась рука и потянулась к ноге лежащего индейца, но прежде чем я успел подняться и прицелиться из лука, возле меня просвистела стрела. Рука судорожно сжалась в кулак и исчезла. На том все и кончилось.

Когда наступило утро, два мертвых индейцы лежали там, где упали. Воин, в которого попала стрела Кеокотаа, ушел и унес ее с собой.

Кеокотаа одобрительно посмотрел на моего индейца и жестом сымитировал снятие скальпа:

— Ты не хочешь?

— Нет. Это не в моих привычках.

Он без колебаний снял скальпы с обоих.

— Что, если они вернутся?

— Их колдовство слабое… Сейчас они ушли домой. Этот, — Кеокотаа указал на индейца, которого убил сам, — вождь. Он труп. Его колдовство нехорошее. Может, выберут другого вождя и останутся дома. Два мертвеца — колдовство никуда не годится.

— Интересно, сколько их пришло?

Он пожал плечами:

— Шесть или восемь. Не больше.

Убитые индейцы принадлежали к незнакомому нам племени, но такие встречались часто, некоторые из них даже были исчезающими племенами. Например, индейцев, которых увидел мой отец, высадившись на берег в Каролине, больше не существовало. Войны с другими племенами, болезни… Что случилось с ними?

Кеокотаа наклонился и ножом обрезал веревку на шее одного из убитых. На ней был медальон, и он протянул его мне.

Римская монета! Серебряный кружочек величиной с девятипенсовик. Третий год правления Антония Пия. Дата и другие надписи почти стерлись, так что я не вполне уверен, но мне показалось, что это 137-й год нашей эры.

Это не первая римская монета, которую я видел. Как-то раз индейцы расплатились с отцом за товар другой такой же монетой, датированной всего несколькими годами раньше, чем та, которую я сейчас держал в руках. Вполне возможно, что их привез сюда один человек.

Монета меня не удивила. Учет в те времена хромал. На одно зарегистрированное в документах плавание приходилась тысяча, о которых нигде не сообщалось. Да и зачем владельцу корабля или купцу среднего достатка фиксировать то, что выдавало бы его источники сырья или объекты торговли?

Кеокотаа стал совсем угрюмым. Он почти не разговаривал, и я начал догадываться, что он не хочет идти к пещере. Больше того, когда он заговорил, то в основном речь шла о его деревне, и я понял, что могу потерять своего спутника. Его поселок находился в нескольких днях ходьбы отсюда, а он давно не был дома.

Ночью я развел маленький, особый костер и бормотал над ним молитвы и декламировал стишки, которым выучили меня родители. Для Кеокотаа это означало, что я колдую, готовясь войти в пещеру теней. Все, что я делал, было чистейшей чепухой, но я привязался к Кеокотаа и не хотел оскорбить его насмешкой над страхами, которые он испытывал.

— Плохо! — воскликнул я громко, чтобы он слышал. — Очень плохо! Плохие духи!

Пещера располагалась на южном берегу большой реки, не доходя до ее рукава. Кеокотаа шел, указывая путь, но шел он все медленнее и медленнее.

Однажды ночью, когда мы разбили лагерь на отмели над рекой, я сказал ему:

— Кеокотаа, твой дом близко. Если ты пойдешь со мной в Далекие Земли, то нескоро увидишь свою деревню. — Он слушал меня очень внимательно. — Посети свою деревню, а потом догонишь меня на западе. — Я взял веточку и провел линию на глине. — Вот Великая река, она течет с севера на юг. Здесь, — я провел почти перпендикулярно линию, соединив их, — другая река. Она течет почти точно с запада на выходящее солнце. Я вернусь к каноэ и поплыву по Великой реке, а затем сверну на другую. Мне говорили, что она течет с Сияющих гор. По ней я поплыву на запад. Кроме того, — добавил я, — по этому пути, скорее всего, идет Ичакоми. Чтобы найти ее, я должен обнаружить ее следы.

— Следы уже исчезли.

— Не думаю. Ни'квана разговаривал со мной наедине. Он рассказал мне о специальных знаках, которые они должны оставлять для тех, кто последует за ними, если Ичакоми не вернется. Я буду искать именно ее знаки.

Он долго колебался, а затем спросил:

— Ты не хочешь, чтобы Кеокотаа был рядом, когда ты встретишься с духами в Пещере Теней?

— Если Кеокотаа сам хочет… — осторожно начал я. — Но моя магия достаточно сильна против того, с чем я встречусь. Это испытание для меня. — На меня снизошло вдохновение. Когда ты завоевываешь свое имя, свой тотем, разве ты не уходишь один, чтобы испытать себя голодом? Чтобы размышлять? Духи говорят мне, что свое испытание я должен встретить один. Оно для меня. Для других оно очень опасно. Если я не приду на условленное место у причала Великой реки, ты будешь знать, что я потерпел неудачу.

Кеокотаа колебался, он не хотел расставаться со мной, но над ним довлели две мучившие его проблемы: желание посетить свою деревню и страх перед Пещерой Теней.

— Я пойду с тобой, несмотря на то, что боюсь, — решил он. — Ты мой друг.

— Моя магия часто защищает всех, кто со мной. Но в этом случае она защитит только меня. Я должен идти в пещеру один. Возможно, — продолжал я, — тебя специально послали ко мне шантажировать рассказами о духах. Что, если те, кто лежит там, мои предки, у которых есть послание ко мне. Я не боюсь призраков, потому что они знают обо мне. Я пойду к ним. А ты иди в свою деревню. Через две луны мы встретимся на реке, о которой я говорил. Я оставлю для тебя знаки. — Я вынул из кармана римскую монету — изображение старика на одной стороне и юноши — на другой.

— Эта монета говорит со мной через много лет. На ней лица вождей, которые жили очень давно и очень далеко отсюда. Те, кто лежит в пещере, могут иметь какие-то сведения для меня. Увидим.

Мы расстались, когда взошло солнце, не сказав больше друг другу ни слова. Ни он, ни я не ведали, что лежит между нами и той рекой, текущей с запада, но каждый знал, что найдет другого, если тот будет там.