Лэрри Макмуртри - Пустыня смерти

Пока леди Кейри раздевалась, он опустил глаза, так же поступили Верзила Билл и Уэсли Баттонс. Леди Кейри нравилась им все больше и больше, они глубоко почитали ее и решили не оскорблять ее стыдливость, хотя она и здорово смутила их, раздеваясь догола.

Гас же, напротив, не устоял и украдкой бросил взгляд. Сперва она показалась ему совсем нормальной, он даже на минутку забыл о проказе, пока не разглядел ее потемневшее, покрытое язвами тело, когда она повернулась, чтобы передать Матильде покрывала. Ее шея и груди почернели, с плеч мешком свисала желтоватая кожа. Снова взглянуть на леди Кейри он не осмелился, хотя и заметил, что ее ноги, которые все еще оставались белыми, проказа пока не затронула, кроме икры на одной ноге, где обозначилось темное пятнышко.

Шляпку с трехслойной вуалью, скрывающую ее лицо, леди Кейри не сняла. Не сняла она и великолепные черные сапожки. Матильда взглянула на женщину и обомлела — английская леди показалась ей прекраснее родной матери. Но увидев, что ее крепкое молодое тело уже местами пожелтело и почернело, она почувствовала свою беспомощность. И тем не менее, не колеблясь, одно за другим брала покрывала и одежду, которые передавала ей леди Кейри, и аккуратно складывала их. Миссис Чабб сохраняла спокойствие, как, впрочем, и Эмеральд — обе они не представляли даже, на что способны команчи, подумала Матильда.

Раздевшись догола, леди Кейри вспрыгнула на своего вороного мерина, потверже уселась в дамском седле и протянула руку за змеей.

— Теперь все в порядке. Держите строй ровнее, — велела она. — И ты, Уилли, тоже поезжай в строю, сразу же за мной. Затем, если вы не возражаете, пойдут техасцы, а Матильда, миссис Чабб и Эмеральд прикроют тыл. Полагаю, вам, Эмеральд, может, захочется подержать меч моего мужа. Выньте его из ножен и высоко поднимите над головой, но помните, что лезвие довольно острое, так что не обрежьтесь.

Негритянка чуть улыбнулась при мысли, что она может порезаться. Калл нередко видел в багаже великолепный меч, но не знал, что он принадлежал супругу леди Кейри. Эмеральд взяла меч и обнажила его. Она находилась в хвосте колонны.

— Вперед шагом марш, — скомандовала леди Кейри. — Я намерена петь очень громко — во весь голос, в конце концов мне одной надлежит перекрыть пение двадцати индейцев. Уилли, можешь заткнуть уши.

— Ой что ты, мама, — встревожился Уилли. — Ты можешь петь как угодно громко — я не возражаю.

Леди Кейри, восседая на великолепном вороном мерине и обмотав вокруг плеч удава, тронулась в путь к длинной гряде скал, навстречу команчам. Проехав совсем немного, она перестала исполнять гаммы и начала распевать высоким и громким голосом песни на итальянском языке — том самом, который вынудил интенданта Брогноли встрепенуться на короткое время, а затем умереть.

До построившихся в шеренгу команчей оставалось ярдов двести. К ним медленно поднималась по склону Люсинда Кейри, глядя сквозь трехслойную вуаль и распевая во весь голос итальянские арии. Когда оставалось проехать ярдов сто, она широко распростерла руки. Эльфинстоун любил обвиваться вокруг ее рук в такой позе. Она прекрасно владела своим голосом. В данный момент она пела арию из оперы синьора Верди «Навуходоносор» — он самолично разучивал с ней эту арию два года назад в Милане, незадолго до того, как она вместе с супругом, лордом Кейри, отправилась в Мексику.

Впереди их поджидала шеренга команчей. Леди Кейри оглянулась. За ней послушно ехал ее сын и шли четыре рейнджера и три женщины. Шествие замыкала высокая негритянка Эмеральд. Грудь ее была не прикрыта, а на вытянутых руках она несла великолепный меч лорда Кейри — его острое лезвие блестело в лучах раннего солнца. Эмеральд приостановилась и стала срывать с себя белые покрывала, а затем снова пошла к команчам, совершенно голая, как и ее хозяйка.

Подойдя еще ближе к шеренге индейцев, так, что уже можно было разглядеть огромный горб у военного вождя команчей и его лицо и торс, раскрашенные охрой, леди Люсинда Кейри раскрыла рот пошире и запела арию во всю силу своих легких — ее голос забирался все выше и выше. На секунду она вообразила, что находится на сцене театра «Ла Скала», где имела честь быть представленной синьору Верди. Она набрала в легкие побольше воздуха и выдыхала его так, как учил ее синьор Верди на нескольких уроках, которые она осмелилась попросить у него — ее высокий, окрепший голос звонко и громко звучал в сухом техасском воздухе.

А впереди стоял и поджидал их военный вождь команчей, держа в правой руке длинное копье.

7

Брыкающемуся Волку надоело слушать боевые песни. Он вырвался вперед, намереваясь первым начать убивать. Ладно, он оставит Бизоньему Горбу Ружье В Воде, раз уж этот бледнолицый убил его сына, — не стоит лишать военного вождя возможности лично отомстить за гибель сына. Брыкающийся Волк решил прежде всего убить того высокого парня, который всегда ошивается рядом с Ружьем В Воде. Сам Брыкающийся Волк был низенького роста — вот он и убьет высокого. Ну а Бизоний Горб высокий — пусть он убивает приземистого врага.

Итак, Брыкающийся Волк убежал вперед и присел на корточках под низеньким кустом чапараля, держа в руках наготове лук со стрелами. Он услыхал доносившуюся со стороны техасцев похоронную песню, но так как вознамерился застать их всех врасплох, то не выглянул из-за куста, где сидел в засаде. Ну конечно же, для бледнолицых пришло самое время распевать похоронные песни — очень скоро все они умрут, кроме одного или двоих, которых захватят живьем, чтобы предать пыткам. Но вот что странно: Брыкающийся Волк не мог припомнить, чтобы бледнолицые когда-либо раньше распевали похоронные песни. Правда, как-то раз, во время боя с мексиканскими кавалеристами какой-то дурак дул в коротенький рог, чтобы поднять боевой дух у солдат. Брыкающийся Волк потом выследил этого трубача возле реки Сан-Саба, убил его, рог прихватил и принес домой. Но рог оказался плохим: когда он стал дуть в него, получались какие-то квакающие и пукающие звуки, похожие на непристойные рулады, которые испускают бизоны. В конце концов он выбросил этот рог.

Затем до Брыкающегося Волка дошло, что он слышит необычную похоронную песню — голос поднимался все выше и выше, к самым небесам, которых не мог достичь голос ни одного команча. Он звучал так высоко и громко, будто певец находился совсем рядом. Казалось, что голос заполнил все пространство, отразился от далекой гряды скал и эхом вернулся обратно. Удивившись силе голоса, поющего похоронную песню, Брыкающийся Волк привстал из-за куста, приготовившись убить того, кто пел эту песнь.