Томас Берджер - Маленький Большой Человек

Потом мы пошли в танцзал. Надо сказать, ещё было рано, мы были первыми клиентами, и девушки из задней двери стекались лениво, позевывая при этом и потягиваясь, потому как, думается мне, они лишь только что встали, проспав весь день.

У входа была надпись: ПРОСЬБА СДАВАТЬ ОРУЖИЕ ПРИ ВХОДЕ.

И когда мы проходили, откуда ни возьмись, появился здоровенный детина в полосатой рубахе и спрашивает:

– Извините, парни, вы читать умеете? Бешеный Билл окинул его взглядом своих ясных синих глаз и тихо так спрашивает:

– Долли есть?

– Джентльмены, с оружием туда нельзя. Надо его сдать,- говорит вышибала, а потом, по мере того как внушительный вид Билла его впечатляет, объясняет.- За ваше оружие не беспокойтесь. Вот смотрите, к каждому револьверу я прикладываю бирку и пишу имя владельца.

И с этими словами потянулся к карманчику жилета, разумеется, чтобы достать бирку и карандашик. Я же, памятуя про принципы Бешеного Билла, подумал: «Боже милостивый, вот ещё один покойник!»

Но тут из служебного помещения появляется пухленькая такая дамочка, пышечка лет сорока с огромным и высоким бюстом, глубокую ложбинку между половинками которого подчеркивает низкий вырез ее красного сатинового платья, расшитого чёрными бусинками. Волосы у неё чёрные, роскошные, собраны в хвост, и такого же цвета небольшие усики.

– Билли! – радостно басит она, подбегает к Хикоку, навалившись всей грудью, заключает его в объятия и крепко чмокает в щеку. После чего объявляет вышибале:

– Мистер Хикок на особом положении!

– Хикок! – лепечет тот, бледнея при этом, как полотно, и бочком-бочком с глаз долой. Вот что значит репутация! А ведь человек этот работал вышибалой и дело своё знал что надо. Я сам некоторое время спустя был восторженным свидетелем потрясающей сцены, когда он небольшой палкой отдубасил трех здоровенных и отчаянно-пьяных охотников на бизонов. Но стоило ему услышать «Хикок», как магия этого имени на него так подействовала, что он сразу сник и счел за лучшее больше не попадаться на глаза его владельцу.

– А что за симпатичный приятель у тебя? Познакомь нас, – обращается дамочка к Биллу, и он, едва узнав мое имя, сообщает его ей.

Тогда Долли хватает меня в охапку и прижимает к себе; я утыкаюсь прямо в ложбинку ее груди и утопаю, и задыхаюсь в мягких волнах. Но, чёрт подери, она скользит руками все ниже, хватает меня за ягодицы и давай тереться об меня своими ляжками. Не скажу, чтоб это меня не возбуждало, потому как женщина она была что надо, но что-то в этом и отталкивало, словно это тетя забавляется с тобой, да и ко всему, надо было подумать и о собственном достоинстве, вот я ее и оттолкнул.

– У-у-у,- сложила она толстые губы бантиком,- какие мы петушки, ты только посмотри!

Хикок засмеялся:

– Разве не видишь? Человек не в себе. Найди лучше ему хорошую девчонку, пусть успокоит нервы.

Так что она сзывает всех женщин, а они у неё девочки – первый класс, на Западе лучше не найти до самого Сан-Франциско. Одна или две вообще красавицы, а так у всех – нормальные фигуры, и не было ни одной там со старыми шрамами или с большими оспинами. Да, заведение у Долли оказалось первый сорт, надо отдать ей должное.

Я принялся их разглядывать: некоторые делали мне непристойные знаки, другие, наоборот, казались сдержанными и даже неприступными, потому как девочки должны иметься на всякий вкус, но та, которую я выбрал, не была ни развязной, ни равнодушной. На вид как будто грустит и томится; росточка невысокого, фигурка тоненькая, волосики блеклые, рыжевато-каштановые, видать, начали завиваться, но получилось как-то растрепанно, клочками. Под глазами на тонкой коже смутно проступали веснушки. Одета в красное платье, выставлявшее напоказ плечи и коленки, каблуки комнатных туфель стоптаны, из-за чего выглядит малость кривоногой.

Судя по описанию, не сильно такая привлекает, верно? Да она и на самом деле меня не привлекала. Но дело в том, что в тот момент шлюха мне и не была нужна. Ведь идея пойти в бордель принадлежала не мне, а Хикоку; и скажу вам, что когда что-либо предлагает такой парень, как он, вы к такому предложению наверняка отнесетесь со всем вниманием, тем паче, если вдруг стали свидетелями, как он пристрелил человека, особо с ним не церемонясь.

Так вот, стало быть, не испытывая никакого желания, я выбираю эту вот девчонку, как наименее физически желанную, и мы с нею немного потанцевали под дребезжащее пианино, по клавишам которого колотил лысый человечек, которого называли, как и всех ему подобных «маэстро». Танцор я не ахти какой, но в таких местах совсем и не требуется уметь танцевать, тут партнерша прижмется пару раз к вам животом, какую-то минуту потрется им о ваш живот, а потом потащит вас в крошечную комнатушку-спальню, по-английски «криб», откуда и происходит выражение «криб-гёрл», т.е. «подстилка», «проститутка».

Так вот, едва маэстро забарабанил по клавишам, как эта девчушка, вот это самое и давай вытворять, пустилась ввинчиваться своим животом в меня, только вот живота, который можно было бы назвать этим словом, у неё не было, и она как граблями просто цепляла меня своими острыми костями, атак как я и сам кожа да кости, то эти телодвижения способны были вызвать все что угодно, но только не вожделение. Вот я все ее от себя и отпихиваю, пытаясь при этом под музыку отплясывать джигу в тяжелых сапогах, потому как маэстро шпарит довольно оживленную мелодию, однако эти мои действия она воспринимает как знак того, что мне не терпится уединиться, и она машинально, с усталым видом, хотя и настойчиво, выдергивает меня из зала.

В каморке ее имелась железная койка, да ещё стоял расшатанный стул, который обязательно бы развалился, было бы куда, потому как он едва втискивался между стеной и койкой, ну, а что до длины данного помещения, то о ней красноречиво говорит тот факт, что входная дверь распахивалась только в коридор. Чуть не забыл; ещё на небольшой полке стояла керосиновая лампа. Она зажгла лампу, я же уселся на кровать – больше не было куда. Тут она одним махом сбрасывает с себя платье, вешает его на крючок, и в чем мать родила садится мне на колени.

Ну то, что она весьма юное создание, я знал и раньше, но лишь сейчас понял, до чего юное: маленькие плоские грудки, узкие бедра, острые коленки – она была не просто худенькая, а совсем ребёнок, это меня сперва обмануло ее накрашенное личико.

Так что я у неё спрашиваю, а сколько же ей лет.

– Двадцать,- говорит она.

Я откидываюсь назад, чтобы посмотреть ей в глаза.

– Ну-ну, расскажи ещё что-нибудь.

– Тогда восемнадцать,- она наклоняется ко мне и начинает расстегивать мой воротник.

Но я ее скидываю с колен и встаю, что вряд ли удалось бы сделать человеку более рослому, ну, а что такой длинный парень, как Хикок, может тут с такими низкими потолками делать, я вообще не представляю, разве что только свернуться в три погибели.