Алистер Маклин - Ущелье Разбитого Сердца

— Ничего нового, сэр.

С минуту Клермонт задумчиво постукивал пальцами по столу рядом с чашкой кофе. Потом громко сказал:

— Убирайте аппаратуру, мы отправляемся. Майор, будьте добры…

Договорить он не успел, потому что в вагон ввалился Генри. Он был бледен. Его глаза казались темными от ужаса.

— Господин полковник!

— Черт возьми, Генри, в чем дело?!

— Он там лежит… мертвый! Я имею в виду доктора Молине!

— Доктор Молине умер? Вы уверены? Может быть, он просто крепко спит? Вы пробовали его разбудить?

Генри кивнул. Его начинало трясти. Он показал неверной рукой в окно.

— Он холодный, как этот снег.

О'Брейн стремительно пошел во второй вагон. Генри понемногу приходил в себя.

— Похоже, он умер тихо, во сне.

Клермонт поднялся и зашагал взад-вперед по узкому пространству между двумя столами.

— В самом расцвете сил… — отчетливо произнес отец Пибоди. Он молился.

Когда О'Брейн вернулся, его лицо было серьезным.

— Похоже на сердечный приступ. Судя по лицу, он даже не успел понять, что умирает.

В наступившей тишине резко и очень трезво прозвучал голос Дикина:

— А нельзя ли мне взглянуть на труп?

Все повернулись к нему. Взгляд полковника был полон холодной враждебности.

— Зачем вам это понадобилось?

— Чтобы установить причину смерти, — безразличным тоном ответил Дикин. — Я же преподавал на медицинском факультете.

— Вы получили квалификацию врача?

— Да. Но сейчас меня ее лишили.

— Иначе и быть не могло.

— Спешу заметить, это произошло не из-за моей некомпетентности, а… скажем так — за другие провинности.

Полковник Клермонт привык смотреть на вещи реально и не мог не признать правоту этого человека, какие бы чувства к нему он не испытывал.

— В конце концов, почему бы не разрешить? Проводите его, Генри!

Когда Дикин и Генри вышли, воцарилось молчание. Никто не нарушил его даже после появления Генри с кофейником свежего кофе. Но стоило Дикину открыть дверь, как Клермонт тут же спросил:

— Ну, что скажете? Сердце, не так ли?

— Нам повезло, что с нами едет представитель закона, — ни на кого не взглянув, ответил Дикин. Он подошел к раковине, пустил тоненькую струю воды и очень по-докторски принялся мыть руки.

— Что вы хотите этим сказать? — губернатор Ферчайлд напоминал теперь большую встревоженную птицу.

— Кто-то оглушил Молине, вынул из саквояжа с его медицинскими инструментами хирургический зонд, ввел его в межреберное пространство под левым соском и пронзил сердце. Полагаю, смерть наступила мгновенно. — Дикин наконец-то поднял глаза, и все увидели, какими спокойными и внимательными они стали. — Так уверенно это мог сделать только человек, знакомый с медициной. Или, по крайней мере, знающий анатомию человека. Кто-нибудь из вас знает анатомию?

Напряжение, возникшее после этого вопроса, вызвало резкий вопрос Клермонта:

— Что за чушь вы порете, Дикин?

— Сходите и убедитесь сами. — Во взгляде, которым Дикин смотрел на полковника, было что-то, похожее на жалость. — По голове его ударили чем-то тяжелым, скажем, рукоятью револьвера. Кожа над левым ухом припухла, но смерть наступила раньше, чем образовался синяк. В груди с левой стороны — крошечный укол…

— Но ведь это нелепо! Кому это понадобилось?

— Действительно! Вероятно, он сам себя проткнул, потом вытер зонд и вложил его в саквояж. Так что никто не виноват. Это просто глупая шутка доктора Молине.

— Едва ли уместно…

— В вашем поезде произошло убийство, полковник! А вы предпочитаете не верить фактам, потому что о них вам докладывает некто, кто вам неприятен!

После некоторого колебания полковник пошел во второй вагон. Все, кроме Дикина и Марики, отправились за ним. На лице девушки появилось выражение ненависти:

— Вы — убийца, это вы его убили! Вот почему вы просили меня развязать вам руки, чтобы позднее изловчиться и…

Дикин налил себе кофе.

— Мотив, разумеется, налицо — я хочу занять его место. Поэтому, расправившись с ним так, чтобы смерть выглядела почти естественной, я потом объявил всем, что его убили. И, кажется, силой заставил поверить в это полковника. Ну и, конечно, нельзя сбрасывать со счета то, что, вернувшись, я снова связал себе руки за спиной. Я сделал это, вероятно, ногами, которые, кстати, тоже были связаны. — Не притронувшись к кофе, он поднялся, подошел к запотевшему окну и на уровне глаз сделал ладонью короткую полоску.

— Неудачный день для похорон.

— Похорон не будет. Доктора Молине отвезут обратно в Солт Лейк.

— Чтобы соорудить все, что полагается для такой перевозки, потребуется много времени.

— В багажном вагоне тридцать гробов. И все пока пустые.

— Черт побери, прямо железнодорожный катафалк!

— К сожалению, похоже. Когда их грузили, нам сказали, что их везут в Элко. Но теперь-то мы знаем, что их везут в форт Гумбольдт. — После некоторого молчания Марика посмотрела Дикину в лицо. — Скажите, кто, по-вашему, это сделал?

— Я могу только утверждать, что этого не делили ни вы, ни я. Остаются почти семь десятков людей, или сколько там будет солдат с офицерами… Наконец-то они возвращаются.

Вошли Клермонт, Пирс и О'Брейн. Полковник тяжело опустился на свое кресло, заметив пристальный взгляд Дикина, нехотя кивнул. Потом он вздохнул и протянул руку к остывшему кофейнику.

Как и предполагал полковник, пошел снег. Он становился все гуще, а белые хлопья делались все больше, пока не стали похожи на птичий пух. Снег сделал окружающий ландшафт живописным и праздничным. Поезд шел теперь между скал, которые были разряжены, как рождественские елки.

Видимость сократилась до нескольких десятков футов. Скорость упала. Тормозной вагон только-только миновал один из мрачных мостов, подпорки которого терялись в бездонной, темной глубине, как весь состав сильно тряхнуло, и он остановился.

Несколькими крепкими словечками Клермонт отозвался на это происшествие. Через полминуты полковник, О'Брейн, Пирс и Дикин уже шли к локомотиву, утопая в Десятидюймовом покрывале снега. Банлон бежал им навстречу. Его губы дрожали от ужаса.

— Он сорвался вниз!

— Кто? Куда сорвался?

— Кочегар Джексон! — Переваливаясь, Банлон добежал до моста и стал заглядывать в белесую бездну.

К полковнику и остальным присоединился сержант Белью с несколькими солдатами. Все собрались у парапета и заглянули через край.

Довольно скоро на глубине шестидесяти-семидесяти футов на выступе скалы заметили человеческую фигурку. При некоторой сосредоточенности сотней футов ниже можно было даже в этом снегопаде различить пенящуюся воду горной реки.