Антон Кротов - Это ты, Африка!

Тысячи людей встретились нам на дороге — и тысячи встреч нас ещё ждут, тысячи миль остались позади и тысячи нам ещё предстоят, и когда-нибудь мы все придём к пониманию того, зачем и для чего в нашей жизни всё это было.

Я вспоминал месяц, проведённый нами в Судане, и думал о том, что эта простая, первобытная вера и доброта, с которой мы повстречались в этой стране, и есть древняя религия Авраама и ветхозаветных патриархов. Суданский образ жизни, представленный в тамошних деревнях: глиняные дома и хижины как жилища, ослы как транспортные средства, неторопливость и отсутствие времени… Так мы совершили путешествие не только на тысячи километров, но и на тысячи лет.

…Объездная Анкары была подобием нашей московской кольцевой, только ещё мощнее и шире. Вечерело; водитель, обладающий знанием арабского языка, взял меня в попутчики по трассе Е-89 почти до самого Стамбула. Перед Стамбулом, уже в ночной темноте, я стоял на платильнике (пункте, где водители оплачивают свой проезд по автобану) и высматривал машины с номерами из Европейской части Турции. Тут меня и высмотрел сам русскоговорящий водитель грузовика, живущий в турецком посёлке под названием Черкеской.

Водитель рассказал, что и в самом деле в их посёлке издревле живут выходцы из Черкесии. Сам он долгие годы жил, учился и работал в Союзе и знал язык очень хорошо. Трасса проходила прямо через десятимиллионный Стамбул; вот и пролив Босфор, отделяющий Европу от Азии. Между этими континентами проложено два моста, и мы ехали по одному из них. На одной стороне моста висела вывеска «ASIA», на другой — «ALUPA», что означает по-турецки «Европа». В четыре часа утра я распрощался с водителем уже в Европейской (вернее, Алуповской) части мира, у поворота на турецкий посёлок Черкеской, преодолев более 1100 километров за минувшие сутки.

Я проспал всего пару часов, с четырёх до шести утра. Пора в путь!

Трава вокруг меня была влажной от росы. Я вышел на начинающую просыпаться трассу — и тут же меня подобрал водитель-иранец на очередном грузовике, совершающим хождения из Ирана в Восточную Европу. Приятно было пообщаться, вспоминая все известные нам языки: моё знание персидского соответствовало его знанию русского, да и познания в турецком и арабском у нас оказались вполне сопоставимы (а вот английского водитель не знал).

Быстро проехали последние километры турецкой территории. Вот и таможня. Иранский грузовик задержался здесь надолго (была большая очередь грузовиков), а я продолжил путь.

Турки легко выпустили, а болгары легко впустили меня. Болгария, как и многие из стран Восточной Европы, является безвизовой для россиян — необходим только загранпаспорт. Мне поставили въездной штампик, и я оказался в Болгарии, в новой для себя стране.

Болгария повеяла на меня чем-то знакомым, советским. Дороги российского качества — с плохим асфальтом, перемежающиеся участками булыжных мостовых, на которой машину трясёт и громыхает. Советские неновые «Жигули» и «Уазики».

Болгарский язык очень похож на русский. В каждом болгарском городе можно встретить очень понятные, но смешные для нас вывески и объявления, например:

* ЗАЛА НА СМЕХА. Супер криви оглядала! (Уже смешно, можно в саму комнату смеха и не заходить.)

* ПСИХБОЛЬНИЦА — ГРОБИЩЕ. (Маршрут автобуса.)

* ХЛАДИЛЬНИЩИ. Втора употреба.

* АВТОЧАСТИ.

* ВИСОКО НАПРЕЖЕНИЕ. ОПАСНО ЗА ЖИВОТА!

* Истинските социалдемократи гласуват за ОЛС!

Почти все люди понимают русский язык, если говорить медленно и с выражением, а многие даже могут разговаривать по-русски, вставляя смешные болгаризмы.

Я въезжал в Болгарию и Румынию, не имея ни карт этих стран, ни малейшего представления о маршруте, которым следует ехать. Поэтому, когда на трассе Стамбул—София я обнаружил поворот направо с указателем Русе/Ruse, я с радостью направился туда, подумав, что это и есть дорога в Россию. Мне повезло: хотя Русе означало вовсе не Россию, а городок на севере страны, на границе с Румынией, — именно по этой дороге, как выяснилось, шли многочисленные транзитные грузовики, турецкие в основном.

Болгарских дальнобойщиков почти не было, да и легковые машины, как мне показалось, ездили здесь только между соседними деревнями. А сами деревни и городки были поразительно советскими. Дома — бетонные типовые коробки, как у нас. Заброшенные и полусгнившие строения, коровники и амбары, вероятно, бывших колхозов. Деревенские домики с огородами, крыши, крытые глиняной черепицей (это как в Турции). Водители местных легковушек, проезжая передо мной, почти все показывают пальцем, как в России, что едут в следующую деревню или куда-то поворачивают. А вот турки перестали так хорошо останавливаться, как они делали сие у себя на родине.

Ни болгарских, ни каких-либо иных денег у меня не было ни копейки.

Хлебные лепёшки, купленные на выезде из Сирии, кончились. Проходя каким-то длинным болгарским городишком, я зашёл в бар-столовую и объяснил продавцам свою хлебную нужду на русском языке.

Мне презентовали хлеб и кипяток; я заварил каркаде (подарок суданского народа), набросал в котелок болгарского белого хлеба и обильно засыпал сирийским сахаром. Получилась розовая, сладкая каша. Наелся, поблагодарил хозяев заведения и продолжил путь.

Очередные старые «Жигули» довезли меня до въезда в следующее село. Старый, давно не чиненный асфальт; деревенские дома с огородами, коровами и курами; весеннее южное солнце. Я уже знал, что населённые пункты в Болгарии длинные, и решил высидеть перед селом дальнюю транзитную машину. Но обильно проезжающие турки опять делали вид, что автостопа не существует, а все болгары, как один, притворялись едущими прямо в это село. Простоял часа полтора — никакого результата.

Вот бродит вокруг меня здоровый жирный петух. «Наверное, это дух дороги,» — предположил я, — «надо его подкормить». Угостил его остатками болгарского хлеба. Петух поклевал и ушёл, но никакого трассового эффекта это не дало. Пришлось идти и через эту деревню пешком.

«За что такое торможение?!» — недоумевал я. Ближе к вечеру я миновал город под названием Новая Загора. Где он находился, я не знал, но вероятно, я ещё не проехал и половины Болгарии.

В вечерней темноте, добыв кипяток в ещё одном придорожном кафе, я решил прекратить малоэффективное автостопное занятие и пристроил свой тент в придорожных лесопосадках. Накрапывал дождь, началась гроза, машины на ночной трассе почти прекратились, было сыро, хорошо и тепло. Уходили последние часы апреля 1999 года. Я отправился в мир сна.