Владимир Санин - Новичок в Антарктиде

Пришлось мне взять отпуск и отвезти своего «морского волчонка» к матери в Мариуполь, где она жила вместе с братом, работающим на Азовстали. Проводы Светлане устроили, как уходящему в отставку адмиралу: подарили полную матросскую форму, разных сувениров, конфет — еле увезли… Приехали в Мариуполь, а Светлана только успела оглядеться — бегом к морю. Сразу стала пользоваться у сверстников огромным авторитетом! Она смотрела на проходящие суда и рассказывала, где мостик, бак, полубак, каюты. Сверстники только рты раскрывали. И про китов, что в Охотском море видела — показывая руками, какие они, киты, огромные.

Так и осталась в Мариуполе, полюбила бабушку, и началось её настоящее детство…

Новолазаревская

Ангел-хранитель «Оби» в Пятнадцатую экспедицию работал на совесть: к мысу Острому мы пришвартовались без всяких хлопот: припай, как и в Молодёжной, унесло в море за несколько дней до нашего прихода. И Владимир Александрович Самушкин, начальник Новолазаревской, был откровенно счастлив: разгружаться можно прямо на барьер! Это большая удача, далеко не в каждую экспедицию здешняя природа бывает так добра к полярникам.

Я смотрел на свободное ото льда море, мысленно застилал его покрывалом припая и вспоминал рассказы Гербовича, Семочкина, Титовского, Самушкина и других ветеранов новолазаревцев; видел наяву, как проваливаются в трещины тракторы и тягачи, которые покоятся где-то совсем рядом на дне морском, переживал дни и ночи тяжелейшей разгрузки на этом припае, когда никто из её участников не знал, что готовит ему грядущая минута.

Тяжёл и коварен лёд у бывшей станции Лазарев! Но не менее тяжела и коварна дорога от моря к Новолазаревской. Девяносто километров этой дороги — суровое испытание воли и мужества для идущих санно-гусеничным путём.

Неделю назад, когда мы были ещё на Молодёжной, Иван Петрович Бубель рассказывал:

— В Седьмую экспедицию, закончив зимовку на Новолазаревской, мы вышли встречать «Обь». Наш поезд состоял из двух тягачей и вездехода, на котором шёл начальник станции Рогачев. Только сделали первые километры — началась пурга, видимость исчезла, мы сбились с курса, проскочили поворотную точку и попали в зону трещин. Мы поняли это, когда второй тягач завис одной гусеницей над трещиной и повалился на бок. Вытащили его на буксире, переждали пургу, оглянулись и ахнули: вокруг колоссальные разломы, шириной до трех-четырех метров! Теперь, чтобы выйти на трассу, нужно снова их форсировать, другого выхода нет. Так и сделали: проскакивали трещины на полном ходу, как бы прыгали через них — полмашины проходило, зад проваливался, потом сани проваливались. Но ничего, обошлось. Дальнейший путь к припаю был спокойным, мы думали, что самое страшное позади, но только опустились на припай, снова замело, а «Обь» у кромки льда, в двадцати километрах. Видимость — ноль, и «Обь» с помощью радио потянула нас к себе по локатору:

— Двести метров — прямо, поворот налево, ещё сто метров, сделать поворот…

Двадцать километров преодолевали восемь часов, но вышли прямо к борту. А вездеход с Рогачевым заблудился, у него не было рации. Мы же обвязались верёвкой, ходили вокруг по припаю, но вслепую, локатор нам помочь не мог: как потом выяснилось, между «Обью» и вездеходом лежал огромный айсберг. А когда через сутки метель стихла, оказалось, что весь припай взломан и наш тягач утонул — мы сразу не могли его поднять на борт, уж очень мело. Вездеход же нашла поисковая партия и доставила его экипаж на «Обь»…

Вскоре после швартовки были выгружены на барьер «Аннушки», за несколько часов их привели в «христианский вид», разогрели моторы, и начались полёты на Новолазаревскую. На «Аннушках» перевозили малогабаритные грузы и продукты, топливо и различное оборудование будет переправлено на санно-гусеничном поезде. Если не произойдёт чрезвычайных происшествий, этот поход займёт трое суток — немного по сравнению с походом на Восток, но, как говорят водители, «нервы пощекочет — будьте покойны!»

Но вот пришла моя очередь лететь на станцию. Не отрываясь, я смотрел на петляющую под нами гусеничную колею. Ну и дорога! Под нами расстилался ледник, испещрённый бездонными трещинами, размывами, образованными талыми водами. Я смотрел вниз и диву давался — как это ухитряются механики-водители выходить из коварного лабиринта. Здесь и в ясную погоду черт ногу сломит, не то что в пургу.

— Как по минному полю ходят, — словно услышав мои мысли, с уважением сказал Афонин, летевший этим же рейсом.

Кстати говоря, первым из советских людей на оазисе Ширмахера, где расположена Новолазаревская, побывал именно Афонин. Это произошло в феврале 1959 года, когда Владимир Васильевич на вертолёте перевозил грузы с «Оби» на станцию Лазарев. «Улучил свободную минутку и полетел со своим экипажем на Ширмахер!»

— А с какой целью? — поинтересовался я.

— А ради любопытства! — засмеялся Афонин. И показал на горный склон, у которого тогда приземлился. — Только в то время здесь было пустынно и безлюдно. Поглядели мы на эту красоту и полетели обратно…

Как к себе домой, летел вместе с нами на Новолазаревскую Дима Колобов: он несколько месяцев прожил здесь в сезон Четырнадцатой экспедиции. Димдимыч немало побродил по оазису Ширмахера и влюблённо рассказывал об «этом самом интересном для геоморфолога районе Антарктиды: таких оазисов на континенте раз, два и обчёлся». Димдимыч же, десять лет назад закончивший географический факультет Ленинградского университета, по профессии геоморфолог, то есть специалист в области науки о рельефе. Впрочем, будучи человеком широких взглядов, он и к другим наукам относится с уважением, но снисходительно, признавая их полезность постольку, поскольку они в той или иной степени обслуживают геоморфологию, геологию…

Ширмахер и в самом деле уникальное местечко. Расположенный очень низко над уровнем моря и сбросивший с себя лёд горный массив впитывает солнечное тепло, как губка; окрестные ледники при таянии не затапливают оазис, а лишь пополняют в озёрах запасы пресной воды. Здесь единственный в своём роде мягкий микроклимат. Если бы не дорога к морю, одна из самых опасных в Антарктиде, Ширмахер вообще был бы райским местом.

О своей прошлогодней работе на Ширмахере Димдимыч рассказывал с особым увлечением.

— Меня пригласил в Четырнадцатую экспедицию Дмитрий Семёнович Соловьёв — известный полярный геолог, который уже семь раз был в Антарктиде. Энтузиаст редчайший, такого я ещё не встречал, просто бредил Антарктидой! Задача нашего отряда — определение толщины антарктической земной коры. Нам, в частности, хотелось найти аргументы в пользу гипотезы о том, что Антарктида — материк, а не скрывшийся подо льдами архипелаг островов. Вспомните, капитан Немо пробирался к Южному полюсу на «Наутилусе», и есть учёные, которые полагают, что это гениальная догадка Жюля Верна. В наш отряд входила группа Альберта Когана, специалиста по сейсмическому зондированию. Делается это зондирование так: взрывается до тонны взрывчатки, возникают упругие колебания, и приборы определяют толщину земной коры.