В дебрях Центральной Азии. Записки кладоискателя - Владимир Афанасьевич Обручев

Сергей Васильевич! — сказал я со вздохом. Я уже состарился, силы не те, сердце дает себя знать. А главное, пожалуй, в том, что я потерял своего компаньона и помощника. Он моложе меня на 20 лет и мог бы еще не раз отправляться за кладами. Но потеря сына, бежавшего в компании с вором, его убила. Он мечтает теперь итти паломником в Лхасу и искать там своего сына. Я, конечно, туда с ним не пойду, на это у меня уже сил нет. А он может застрять там надолго в поисках сына.

— Пожалуй, что так, — заключил консул. — Ну, поживем, увидим. Сейчас зима, время вашего отдыха. Разберите находки, пошлем их в Петербург и узнаем их ценность. А лавка и дом у вас сохранились, как и средства для жизни.

Наши сравнительно небольшие древности, выкопанные в поселениях Лоу-лань на берегу оставленного русла Конче-дарьи, по заключению Эрмитажа и Академии наук, оказались очень интересными. Добытое в Лоу-лане представляло утварь и разные домашние вещи, орудия, оружие, картинки бытового обихода третьего и четвертого столетий после р. х. Все эти вещи получили высокую оценку, а мы большую благодарность за наши раскопки, отчасти оправдавшие экспедицию в бассейн Тарима.

Последнее путешествие по Долине ветров и паломничество Лобсына в Лхасу

Вскоре после нашего возвращения из неудачной экспедиции за кладами на южной окраине пустыни Такла-макан Лобсын, побывавший уже в своем улусе в долине реки Богуты, явился ко мне в лавку. Я уже успел съездить в Семипалатинск и вернуться с новой партией мануфактуры и других товаров для своей лавки, так как остатков от прежних закупок было уже немного, а сидеть в ней для распродажи этих остатков случайным покупателям было слишком скучно. Я еще не собирался прекратить свои поездки по Монголии и Туркестану и почить, так сказать, на лаврах, проедая на старости лет заработанные деньги. Закупив новый товар на остатки золота, я думал еще раз отправиться по кочевьям, если позволит здоровье, состояние которого внушало уже опасения.

Лобсын был очень расстроен, даже похудел за последнее время. Он посидел молча в ожидании ухода покупателя и, послав Очира на кухню за стаканом чая, сказал мне со вздохом:

— Знаешь, Фома, житья мне в юрте не стало. Жена плачет с утра до вечера и упрекает меня за то, что наш сын убежал, как будто я виноват в этом, а не она, которая избаловала его, сделала своевольным и самонадеянным. Она требует, чтобы я отправился в Лхасу, разыскал сына и привез его домой. Она говорит, что сын у нас только один, что я испортил его своими поездками за кладами, приучил к безделью, что он отвык заботиться о нашем скоте и хозяйстве и дома в промежутки между путешествиями ничего не делал, обленился, таскался к девушкам в соседних улусах. Это, пожалуй, верно. Я сам исполнял все работы по хозяйству, когда был дома, а его не заставлял писать и читать по-монгольски и по-русски и заниматься грамотой со своими сестрами.

— Одним словом, я решил итти паломником в Лхасу, разыскать сына и привести его домой. У тебя еще лежит моё золото, отдай его мне, я куплю трех верблюдов, разных товаров на подарки далай-ламе и храмам, продовольствие на дорогу. В долине Кобу в этом году был хороший урожай и размножился скот, несколько человек решили итти на поклон к далай-ламе и уговорили меня присоединиться к ним, как знающего все дороги. Такого случая у нас давно не было, а итти одному слишком дорого и трудно.

— Итак, ты хочешь оставить меня! — сказал я ему. — Мы столько лет так хорошо и дружно работали вдвоем; смотри, какое большое хозяйство ты завел на Богуты, сколько скота имеешь, обставил юрты, нашел жену, народил сына и трех дочерей. А теперь хочешь все это оставить и итти в Лхасу искать сына-бездельника, затратишь на это свои силы и средства. Подумай хорошенько о себе и обо мне также, как я буду без тебя водить свой торговый караван, даже если перестану интересоваться кладами.

— У тебя уже подрос хороший помощник — Очир, — ответил мне Лобсын. — Он не хуже меня все дело знает. Один раз попробуй с ним поехать не так далеко. Я пробуду в отлучке только эту зиму и весну, к будущему лету вернусь с сыном или без него. Хозяйство мое и семья остаются ведь на Богуты.

Долго я уговаривал его, но он, видно, твердо решил: — Не могу я вернуться домой, жена пилит с утра до вечера и плачет, дочери тоже просят — приведи нашего брата домой.

Пришлось отдать ему его золото на покупку верблюдов, седел, товаров и даже отпустить ему из своего склада кое-что подходящее для подарков. Лобсын сказал, что его попутчики по паломничеству хотят итти в Лхасу не обычным путем через Алашань, Лань-чжоу и Синин к границе Тибета, а по более короткой дороге через Урумчи, Черчен и западный Цайдам, чтобы выйти на главную дорогу уже на границе Тибета.

— Если ты пойдешь этим путем, — сказал я ему, — я провожу тебя до Кульджи. Мне давно хотелось увидеть западную окраину нашей страны с долиной Ибэ и озером Эби-нур. У меня найдется товар на пару верблюдов, и через две недели мы можем отправиться. Для меня это немного поздно, но если не использовать этот случай, я в Кульджу сам уже не соберусь. А может быть, ты отложишь свое паломничество до весны? Ведь придется итти по Цайдаму и Тибету уже в зимние холода!

— Нет! — сказал Лобсын. — Если выручать сына — нужно это сделать скорее, чтобы застать его и его соблазнителя в Лхасе. А позже куда еще он его заманит, и следов не найдешь!

Поэтому мы и решили выехать вместе в самом начале декабря по прямой дороге в Кульджу. Лобсын уехал покупать верблюдов, в том числе двух для меня, а я заготовил запасы, отобрал товары для своей торговли в Кульдже и для подарков в Лхасу. Побывал я и у консула и рассказал ему решение Лобсына о паломничестве. Консул против ожидания поддержал моего компаньона, одобрил его желание найти и вернуть сына на путь честного торговца, а не бродячего прихлебателя лам. Он одобрил также мое желание побывать в Кульдже и обещал дать мне письмо к русскому консулу в этом городе с рекомендацией на всякий случай.

* * *

Первого декабря вернулся Лобсын с шестью верблюдами, двумя лошадьми и ишаком. Он навьючил