Михаил Озеров - От Гринвича до экватора

Улицы Пномпеня заполнены народом, машинами, велосипедами. Отремонтированы бензоколонки, появились регулировщики. Повсюду — магазины и лавочки. На рынках пора безденежного обмена канула в Лету, все продают и покупают за риели.

На центральном проспекте Сон Нгук Миня какофонию «транспортных звуков» перекрывает голос из репродуктора. О чем сообщают? Об уборке урожая. О подготовке к новому учебному году. О борьбе с наводнением. О приезде в Пномпень лаосской делегации…

Впрочем, помимо радио в Пномпене уже работает телевидение.

Помню этот дом, он был полуразрушен. Теперь — будто вчера выстроен! В нем — Кампучийское телеграфное агентство (СПК). Агентство каждый день выпускает информационный бюллетень.

Я побывал на двух заводах — текстильном и фармацевтическом. Все не обойдешь — их в Пномпене далеко за пятьдесят.

Не посетишь и все вузы, поэтому я ограничился одним — политехническим институтом. За встречами со студентами и преподавателями (среди них и из СССР) не заметил, как пролетел день.

Чисто, опрятно в пагоде Унналом — не то что в прошлый раз! Тогда в музее, где хранились подарки из других стран, была гора искореженных сокровищ, осколки фарфора. В библиотеке от древних манускриптов остался лишь пепел — солдаты расправлялись с книгами, как с ненавистным врагом: прокалывали штыками, рвали на части, бросали в костер. Из главного здания вынесли статую Будды и алтарь, поставили трибуну из черного дерева, длинные столы и скамьи — тоже черные, место Будды занял… Пол Пот и принялся вещать о строительстве «настоящего социализма».

Теперь в пагоде снова высится статуя Будды, возле нее — крессели, ритуальные палочки. Бонза рассказывает, что ежедневно сюда приходит около двухсот человек.

Изменилась не только столица, а вся страна.

Сажусь в поезд, и через пять часов — в Баттамбанге. Разве мог представить себе такое весной семьдесят девятого? Тогда поезда не ходили, железнодорожное полотно заросло травой. Ныне отремонтированы сотни мостов, тысячи километров шоссейных и грунтовых дорог.

Восстановлены плотины на рисовых полях. Это очень важно, поскольку рис — основной продукт питания. Вновь белые горбатые быки тянут телеги. Степенно вышагивают слоны, на их широких спинах — корзины с седоками.

Интересно, а как выглядит Свайриенг, город, с которого началось мое знакомство с землей кхмеров? «Ребра» — каменные подпорки — кое-где остались, но в основном на их месте появились пайотт. Во многих кирпичных домах живут. В одном из зданий — школа, в другом — больница.

Защитник Народной Кампучии

А в третьем — кинотеатр. Теперь кинотеатры — непременная принадлежность любого города. На фестивале в Лейпциге главный приз завоевала кампучийская документальная лента. А на XII Московском кинофестивале картине «Как тебя зовут?» присудили золотой приз. Как раз этот фильм я посмотрел в Свайриенге.

Приятный сюрприз ждет и на окраине города. Во дворе юноша рисует на холсте. И вот уже любуюсь работами художника. Грациозные апсары. Ангкор Ват. Центральная улица Свайриенга. А это картина из цикла «Кошмарная ночь» — палачи ведут своих жертв к месту казни…

Строя новую жизнь, кампучийцы не могут, да и не собираются, вычеркнуть из памяти то, что было. В первый приезд сюда я остался верен своему решению и не спросил Кэм Тана, как случилось, что она уцелела. Теперь девушка сама говорит:

— Я была возле собственной могилы.

Как-то «соансрок», наблюдавший за порядком в коммуне, заявил ей: послезавтра тебя убьют, ты, оказывается, агент империалистов. Видимо, они узнали о ее прошлом.

Но на следующий день патриоты освободили Пномпень. Полпотовцы бежали из деревни. А туда вступили бойцы Народной армии. Один из них повел девушку в джунгли и показал яму, которую выкопали для нее и еще четырех человек. Яму, в отличие от тысяч других, каратели не успели заполнить телами своих жертв…

— Знаете, что поддерживало меня в эти страшные годы? — заметила Тана, — Воспоминания о Москве, о моих московских друзьях. Я, как и моя страна, родилась во второй раз, и сейчас отдаю все силы тому, чтобы Кампучия процветала.

Так и происходит. Кампучийцы подняли головы, расправили плечи.

Заслуга в этом принадлежит и соседям кхмеров, которые вместе с ними воевали против полпотовцев. Да и сейчас они, чем могут, помогают жителям древней земли Ангкор Ват. Я в этом сам убеждался во Вьетнаме, где за последние годы побывал трижды.

Чтобы было чистое небо

Имя великого полководца XIII века Чан Хынг Дао носит самая широкая и оживленная улица Хошимина. Ее длина — 8 километров. Она соединяет центр города с Шолоном. Там чем только не торгуют: рыбным соусом ныок-мак — настолько пахучим, что от него без привычки кружится голова, лимонадом невероятных цветов — от ярко-красного до ядовито-зеленого, всевозможными безделушками и украшениями… Гонят косяки уток с подрезанными крыльями, тащат на веревках поросят.

— Шолон — пятый район Хошимина. И его-то наши враги попытались сделать «пятой колонной».

У мужчины, который произносит эти слова, звонкий голос и маленькие, совсем женские руки. Не верится, что сегодня утром этими самыми руками он обезвредил диверсантов. Глядя на него, слушая его смех, шутки, трудно поверить и в то, что большую часть своей жизни он провел в тюрьме и лишь по счастливой случайности не погиб.

В шестьдесят пятом году подпольщика Нги Зуана схватили и приговорили к смертной казни. Но потом, решив, что это будет «слишком легкая» расправа, отправили на Пуло-Кондор.

Живописен остров на юге Вьетнама: пальмы, белые песчаные дюны. Под этими пальмами, в этих дюнах погребены патриоты — на Пуло-Кондор находился главный концлагерь сайгонского режима.

Зуана бросили в «тигровую клетку». Когда я вошел в нее, то понял: изобретательности палачей поистине нет предела! К короткой металлической палке приковывали трех человек. Не то что двигаться — пошевелиться трудно. Вместо потолка — решетка (потому «тигровая клетка»), надзиратель мог и наблюдать за заключенными, и измываться над ними в свое удовольствие. Обливать холодной водой. Бить плеткой. Сыпать на спину негашеную известь…

Одного не могли сделать палачи — сломить дух узников. Стены камер испещрены рисунками, надписями, стихами.

Неизвестный поэт написал:

Дороже золота кровь моя.Но если будет нужно стране,Отдам ее я до последней капли.

Десять лет пробыл здесь Зуан. А выйдя на волю после освобождения Сайгона — это случилось 30 апреля 1975 года, — стал одним из руководителей Шолона.