В переулках Арбата - Александр Анатольевич Васькин

за публикацию отрывка из своего романа, который никак не удавалось напечатать в «Правде». Обстановка создалась настолько нетерпимая, что писатель вынужден был обратиться к тому самому человеку, который только и мог решить этот вопрос, – к генеральному секретарю ЦК КПСС Леониду Брежневу, с которым они были на «ты» еще с войны.

Шолохов отправил одно письмо, второе – никакой реакции!

«Дорогой Леонид Ильич! Как ты сегодня сказал, выступая в докладе, „по традиции регламент Пленума не меняется“, так и у меня, по неписаной традиции, не менялись отношения с „Правдой“: и „Тихий Дон“, и „Поднятая целина“, и „Они сражались за Родину“ почти полностью прошли через „Правду“. Не изменяя этой традиции, я передал туда новый отрывок из романа, который вот уже более трех недель находится у тебя. С вопросом его использования нельзя дальше тянуть, и я очень прошу решить его поскорее по следующим причинам:

1) Я пока не работаю, ожидая твоего решения. Не то настроение, чтобы писать.

2) О существовании этого отрывка и о том, что он находится в „Правде“, широко известно в Москве, и мне вовсе не улыбается, если кто-нибудь в „Нью-Йорк таймс“ или какой-либо другой влиятельной газете появится сообщение о том, что вот, мол, уже и Шолохова не печатают, а потом нагородят вокруг этого еще с три короба.

Обещанный тобою разговор 7 октября не состоялся не по моей вине, и я еще раз прошу решить вопрос с отрывком поскорее. Если у тебя не найдется для меня этот раз времени для разговора (хотя бы самого короткого), поручи, кому сочтешь нужным, поговорить со мной, чтобы и дело не стояло, и чтобы оградить меня от весьма возможных домыслов со стороны буржуазной прессы, чего я и побаиваюсь и, естественно, не хочу. Найди две минуты, чтобы ответить мне любым, удобным для тебя способом по существу вопроса. Я на Пленуме. Улетаю в субботу, 2 ноября. Срок достаточный для того, чтобы ответить мне, даже не из чувства товарищества, а из элементарной вежливости.

Обнимаю. М. Шолохов. 30 октября 1968 г. Москва».

Лишь в феврале слишком занятой Леонид Ильич соизволил встретиться с писателем. Отредактированный отрывок из романа «Они сражались за Родину», посвященный периоду репрессий 1930-х годов, увидел свет в «Правде» в марте 1969 года, за что его автор выражал генсеку искреннюю благодарность: «Дорогой Леонид Ильич! Хотя ты и жестокий редактор, но это ничуть не мешает по-прежнему относиться к тебе с хорошей, дружеской теплотой! Обнимаю, благодарю и кланяюсь, отбывая из Москвы. Найдешь время побывать в Вешенской,– все мы будем сердечно рады обнять тебя на донской земле… Твой М. Шолохов. 13.3.69».

Вспоминается история отношений Пушкина с Николаем I, взвалившим на себя обязанности единственного цензора поэта. Ничего не поменялось, «выдающийся советский писатель», как писали про Шолохова уже в те годы и в школьных учебниках, и в энциклопедиях, вынужден почти полгода ждать аудиенции у первого лица в государстве, чтобы решить судьбу своего произведения. Будто нет в стране никого больше, кому по должности положено либо разрешать, либо не «пущать», будто Шолохов – не Герой Социалистического Труда, не лауреат Ленинской премии, не член ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР и не самый проверенный деятель советской культуры. Поневоле запьешь, и никакая Нобелевская премия ему не помогла.

Любопытно, что Лев Толстой, также когда-то проживавший в Сивцевом Вражке, Нобелевскую премию так и не получил, хотя учреждена эта высокая награда была при его жизни, а впервые вручена в 1901 году французскому поэту Сюлли-Прюдому. Имя его сегодня если и вспомнит простой читатель, то именно в связи с этим фактом. Впрочем, уже это первое награждение вызвало неоднозначную реакцию у мировой культурной общественности (в дальнейшем подобное будет повторяться регулярно – всем не угодишь, кто-то всегда остается недоволен). «Как можно награждать кого бы то ни было, когда жив-здоров истинный классик – Лев Толстой?» – негодовали в 1902 году писатели, в том числе Сельма Лагерлёф и Август Стриндберг.

Более того, группа шведских литераторов посчитала нужным обратиться непосредственно к Льву Толстому с открытым письмом, опубликованным в газетах в феврале 1902 года: «Ввиду впервые состоявшегося присуждения Нобелевской премии в литературе мы, нижеподписавшиеся писатели, художники и критики Швеции, хотим выразить Вам наше преклонение. Мы видим в Вас не только глубоко чтимого патриарха современной литературы, но также одного из тех могучих и проникновенных поэтов, о котором в данном случае следовало бы вспомнить прежде всего, хотя Вы, по своему личному побуждению, никогда не стремились к такого рода награде. Мы тем живее чувствуем потребность обратиться к Вам с этим приветствием, что, по нашему мнению, учреждение, на которое было возложено присуждение литературной премии, не представляет в настоящем своем составе ни мнения писателей-художников, ни общественного мнения. Пусть знают за границей, что даже в нашей отдаленной стране основным и наиболее сильным искусством считается то, которое покоится на свободе мысли и творчества».

Толстого этот общественный протест растрогал, и он немедля ответил его авторам: «Дорогие и уважаемые собратья, Я был очень доволен, что Нобелевская премия не была мне присуждена. Во-первых, это избавило меня от большого затруднения – распорядиться этими деньгами, которые, как и всякие деньги, по моему убеждению, могут приносить только зло; а во-вторых, это мне доставило честь и большое удовольствие получить выражение сочувствия со стороны стольких лиц, хотя и незнакомых мне лично, но все же глубоко мною уважаемых. Примите, дорогие собратья, выражение моей искренней благодарности и лучших чувств». В итоге Льва Николаевича и в дальнейшем несколько раз выдвигали на Нобелевку, едва ли не ежегодно вплоть до 1906 года, когда стала известна его окончательная просьба – премию ему не присуждать.

В письме к переводчику (с русского на финский язык) Арвиду Ярнефельту от 25 сентября 1906 года Толстой тактично пояснил: «Большая к вам просьба, милый Арвид. Прежде всего то, чтобы никто не знал того, что я пишу вам… Может случиться, что премию Нобеля присудят мне. Если бы это случилось, мне было бы очень неприятно отказываться, и поэтому я очень прошу вас, если у вас есть – как я думаю – какие-либо связи в Швеции, постараться сделать так, чтобы мне не присуждали этой премии. Может быть, вы знаете кого-либо из членов, может быть, можете написать председателю, прося его не разглашать этого, чтобы этого не делали. Конечно, я бы сам мог, узнав его адрес, написать председателю с просьбою держать это в секрете, но мне неудобно вперед отказываться от того, чего, может быть, они и не думают назначать мне.