Эжен Фромантен - Одно лето в Сахаре

Лица горожан гораздо бледнее, чем обычно; изнуренные удушающим зноем, люди едва передвигаются.

Кофейни пустуют даже по вечерам. Каждый прячется, где может, от вездесущих лучей солнца; ночью все обеспокоены выбором места для ночлега; одни устраиваются в садах, другие — на террасах, третьи — на скамьях у домов. Мулуд расстилает нам циновку из альфы в укромном уголке площади, мы с лейтенантом лежим здесь с восьми часов вечера до полуночи. Мулуд сбивает пыль, разбрызгивая вокруг воду; сон все больше овладевает нами.

Рассвет бросает на город чудесные отблески, слышно пение птиц, небо окрашено в аметистовый цвет. Когда я открываю глаза, предчувствуя красоту нежного утра, то вижу легкую дрожь блаженства, пробегающую по верхушкам пальм.

Я ощущаю, как лень охватывает меня, и постепенно мой мозг превращается в пар. Чувство здешней жажды нельзя сравнить ни с чем, что было бы тебе знакомо; оно бесконечно и никогда не ослабевает, что бы ты ни пил, лишь возбуждает жажду, вместо того чтобы утолять. Мысль о стакане чистой и холодной воды становится навязчивой, граничит с кошмаром. Я представляю, какое наслаждение ожидает меня, когда я сойду с лошади в Медеа, представляю себе кубок, наполненный до краев чистой ледяной горной водой, и в моем горле возникают страшной силы спазмы. Я не могу отогнать от себя эту навязчивую мысль. Мною овладевает необоримое желание, которому подчинены все мои чувства, ничто не может сравниться с единственной мечтой — утолить жажду. Все равно! В этой несравненной стране есть нечто неуловимое, не поддающееся объяснению, что заставляет меня ее нежно любить.

Я с ужасом думаю, что вскоре придется вернуться на Север. В тот день, когда я выйду через восточные ворота, чтобы больше никогда не вернуться сюда, я встану лицом к странному городу и с печалью и глубоким сожалением попрощаюсь с грозной и унылой землей, которую так верно назвали — Страна жажды.

Рисунки

Р. Г. Ланда

Алжир 1853 г. глазами Фромантена-художника

О том, что представляет собой книга «Одно лето в Сахаре» как литературное произведение, читатель уже знает. Но значение беллетризованного дневника Эжена Фромантена не исчерпывается его художественными и философско-публицистическими достоинствами. «Одно лето в Сахаре» еще и любопытный, хотя и не бесспорный исторический документ. В этом легко убедиться, если мы вспомним, каков был Алжир в июне 1853 г., когда Фромантен, уже не раз посещавший эту страну, рискнул углубиться в северные районы Алжирской Сахары.

Ровно за 23 года до этого, в июне 1830 г., Франция приступила к завоеванию Алжира. Захват столицы страны и городов на побережье не представил большого труда для французской армии, намного превосходившей войско янычарского правителя страны (дея) по уровню организации и технического оснащения. Подписав 5 июля 1830 г. капитуляцию, дей покинул страну. Янычарская администрация перестала существовать, так как большинство янычар также были высланы. Лишь некоторые из них пошли на службу к новым завоевателям. Однако очень долгое время французские войска не могли преодолеть сопротивление племен внутренних областей, особенно начиная с 1832 г., когда во главе племен Западного и Центрального Алжира встал 24-летний Абд аль-Кадир, сын Махиддина, шейха племени хашим и главы религиозного братства Кадырийя.

Избранный эмиром, Абд аль-Кадир нанес французской армии ряд поражений и заставил Париж признать созданное им государство. Очевидно, именно поэтому Абд аль-Кадир заслужил у французов репутацию «первого полководца современной Африки». Так характеризует его и Фромантен. Тем не менее жажда покорения Алжира, экономическое и военное превосходство над государством Абд аль-Кадира толкали правящие круги Франции к возобновлению войны. Поэтому французы систематически нарушали ими же заключенные с эмиром договоры («договор Демишеля» 1834 г., Тафнский договор 1837 г.) и провоцировали военные действия. Однако были и мирные передышки. Абд аль-Кадир пользовался ими для реформы управления, системы судопроизводства, порядка взимания налогов, для строительства новых крепостей, налаживания торговли и монетного дела, реорганизации и перевооружения армии. Значение всех этих действий эмира трудно переоценить, тем более что его власть распространялась примерно на две трети Алжира в его границах того времени, а власть предшественников эмира — янычарских деев — признавалась в лучшем случае на одной шестой территории страны.

Много сил у Абд аль-Кадира отнимала борьба с непокорными феодалами. Шейхи ряда племен, привыкшие к самостийности, не хотели подчиняться власти эмира и презрительно называли период его правления «временем пастухов и марабутов». Это было вызвано тем, что Абд аль-Кадир, сам будучи марабутом (т. е. святым дервишем), обладавшим в глазах верующих благодатью (барака), ниспосланной Аллахом, старался и других марабутов (и вообще пользовавшихся авторитетом религиозных деятелей) привлечь к сотрудничеству в деле объединения всех алжирцев против захватчиков.

А на различные должности в своем государстве эмир очень часто назначал простых людей («пастухов»), справедливо полагая, что именно на их патриотизм и верность можно положиться в отличие от феодалов, нередко его предававших и перебегавших к врагу.