Генри Хаггард - Она

Он все смотрел и смотрел, медленно приближаясь к ней. И вдруг его взгляд упал на тело бедной Устане, и он, вздрогнув, остановился.

— Как же я могу? — прохрипел он. — Ты убийца; она так любила меня.

Заметьте, он уже стал забывать, что и сам ее любил.

— Ничего, — прошептала она так же тихо, как шелестит ночной ветерок в листве, — ничего. Если я и свершила грех, вся вина — на моей красоте. Если я и свершила грех, то потому, что люблю тебя; да простится и будет забыт этот грех! Она снова протянула руки и еле слышно произнесла: «Иди ко мне», — и через несколько секунд все было кончено. Лео изо всех сил боролся с собой, даже пробовал повернуться и бежать, но ее взгляд удерживал его крепче, чем железные оковы, а магические чары ее красоты, сила воли и страсти подчинили себе все его существо, и происходило это перед телом женщины, которая ради любви к нему пожертвовала своей жизнью. Звучит это отвратительно и мерзко, но его вина не столь уж непростительна, хотя ему и не избежать расплаты. Его искусительница была отнюдь не обычной земной женщиной, и ни одна дщерь человеческая не могла бы поспорить с ней красотой.

Когда я вновь поднял глаза, она покоилась уже в его объятьях, их уста слились в поцелуе; вот так, перед своей мертвой возлюбленной вместо алтаря Лео поклялся в вечной любви ее жестокой убийце. Те, кто совершает подобную сделку, расплачиваются своей честью; чтобы уравновесить чаши весов, одна из которых нагружена похотью, им приходится бросать на другую свою душу, поэтому они не могут надеяться на спасение ни в этой, ни в загробной жизни. Что они посеяли, то и пожнут; маки одурманивающей страсти увянут у них в руках, только плевелы достанутся им в изобилии.

С ловкостью змеи она выскользнула из его объятий и залилась ликующим смехом.

— Говорила же я тебе, что ты будешь ползать у моих колен, о Калликрат! И так быстро сбылось мое предсказание!

Лео застонал от стыда и боли, ибо, побежденный и повергнутый ниц, он продолжал сознавать всю глубину своего падения. Все лучшее в нем восставало против позорного рабства, в чем я имел случай убедиться позднее.

Айша вновь засмеялась, быстро накинула покрывала и сделала знак немой прислужнице, которая широко раскрытыми глазами наблюдала за всей этой сценой. Девушка вышла и вскоре вернулась в сопровождении двоих мужчин, которым царица с помощью жестов изъявила свою волю. Все втроем они схватили бедную Устане за руки и поволокли к двери. Лео молча смотрел на это, но затем закрыл глаза ладонью; моему разгоряченному воображению померещилось, будто мертвая наблюдает за нами.

— Минувшее навсегда ушло, — торжественно возгласила Айша, когда прислужники с Устане исчезли и дверные шторы перестали колыхаться. И вдруг, повинуясь одной из тех удивительных перемен в настроении, которые были так характерны для нее, она скинула полупрозрачное покрывало и по древнему поэтичному обычаю обитателей Аравии,[27] охваченная ликованием, запела триумфальный пеан эпиталаму, прекрасную в своей дикости, но с большим трудом поддающуюся переводу на английский язык, ее следовало бы не записывать для последующего чтения, а петь под музыку кантаты. Песня, которую пела Айша, разделялась на две части — описательную, или эпическую, и чисто лирическую; воспроизвожу ее по памяти.

Любовь — цветок в пустыне.Она, как алоэ, цветет лишь однажды и гибнет;Она цветет в солончаках Жизни, и яркаяее красота сверкает над пустыней, какзвезда над бушующим ветром.Душа — ее солнце;она овеяна дыханием естественности.Цветок Любви распускается при звукахприближающихся шагов, склоняясь,открывает свою красоту проходящему путнику.И путник срывает его, да, срывает эту алую чашу,полную меда, и уносит с собой, и когдаон пройдет через пустыню, цветок уже мертв и сух.Есть лишь один истинно прекрасный цветок в пустыне Жизни.Этот цветок — Любовь.Есть лишь одна надежда во мраке отчаяния.Эта надежда — Любовь.Все остальное — ложь и обман.Все остальное — лишь тень, скользящая по воде,все остальное — ветер и суета.Кто знает меру Любви, ее вес?Она — порождение плоти, но ее обиталище — дух.Отовсюду черпает она свою силу.Красотой она подобна звезде.Она многолика, и все ее лики прекрасны;никто не знает, где взошла эта звездаи за каким окоемом она скроется.

Повернувшись к Лео и положив ему руку на плечо, она продолжала петь все более громким и ликующим голосом: стройные, соразмерные фразы, которые выходили из ее уст, покидая землю прекрасной прозы, возносились в чистое небо величественной поэзии.

Давно я люблю тебя, о мой суженый,но любовь моя не слабеет.Давно я ожидаю тебя — и вот наконец желаннаянаграда — здесь, передо мной.Однажды я издали видела тебя,но ты был похищен у меня.В могиле посеяла я семя терпения, пригреваласолнцем надежды, поливала слезами раскаяния,овевала дыханием знания. Наконец проклюнулсяросток, а затем я обрела желанный плод.Из могилы проклюнулся росток, оттуда, гдепокоится прах мертвецов, их кости сухие.Долго длилось мое ожидание, и вот она, желанная награда.Я одолела Смерть, и Смерть возвратила мне свою добычу.Вот почему так велика моя радость,с надеждой гляжу я в будущее.Мы будем вместе блуждать с тобойпо вечнозеленым лужайкам.Это наш час. Тьма убегает в глубокие долы.Вершины гор целует рассвет.Да будет мягким наше ложе, о мой любимый,да будет легка наша поступь.Царские короны увенчают наши головы.Изумленные, в благоговении пред нами склонятсявсе народы мира,Ослепленные, падут пред нашей красотой и могуществом.Слава о нас разнесется, как раскаты грома,Словно колесница, помчится наше величиепо праху бесчисленных дней,Мы будем смеяться, торжествуя победу.Смеяться, как дневные лучи, бродя среди гор.Вперед же, к торжеству все новых и новых побед!Вперед же, к еще небывалому могуществу!Вперед же — без устали, в облачении великолепия!Пока не исполнится срок, что отпущен судьбой,и не опустится занавес мглы.

На этом она прервала свою странную, необыкновенно волнующую песню, которую я, к сожалению, могу передать лишь в самых общих чертах, без всей необходимой выразительности.

— Может быть, ты не веришь моим словам, Калликрат, может быть, думаешь, что я обманываю тебя, не веришь, что я прожила так много лет и что ты сам — мой воскресший возлюбленный. Нет, отбрось всякую тень сомнения; уверяю тебя, здесь нет никакой ошибки. Скорее солнце собьется с орбиты, скорее ласточка забудет путь к гнезду, чем я оскверню свою душу ложью, которая могла бы отвратить твое сердце от меня, Калликрат. Ослепи меня, вырви мои глаза, чтобы весь мир заволокла тьма непроницаемая, и все же мои уши будут ловить звуки твоего незабвенного голоса, громче медногорлой трубы будет раздаваться его зов у врат моей души; лиши меня слуха, и пусть тысяча людей коснется моего лба, все равно я узнаю тебя; отбери у меня все пять чувств, пусть я стану слепой и глухонемой, утрачу осязание — и все же при твоем приближении, о Калликрат, сердце мое возрадуется, как малое дитя, и шепнет: «Он здесь!» О ты, что проводила свои ночи в непрерывном ожидании, — кончилось твое бдение! О ты, что бродила все ночи напролет, — смотри — взошла твоя утренняя звезда! — Она помолчала, потом продолжила: — Послушай! Если сердце твое еще не готово признать могущественную истину, если ты требуешь подтверждения того, что, может быть, трудно постижимо для твоего разума, — доказательство будет тебе явлено, и тебе тоже, мой Холли! Возьмите каждый по светильнику и следуйте за мной.