Генри Мортон - Лондон. Прогулки по столице мира

Прогуливаясь по Стрэнду и читая названия отходящих от него улиц, иностранец, который слышал, что англичане обожают титулы, наверняка сочтет, что подобострастная нация воздает слишком много почестей своим именитым землевладельцам. И действительно, между Темпл-Баром и Чаринг-Кросс раскинулось, так сказать, целое герцогство: Норфолк, Бедфорд, Нортумберленд, Сомерсет, Букингем, не говоря уж о таких именах, как Говард, Деверо, Арундел, Сарри, Вильерс, Чандос и прочих. Эти имена — единственное, что осталось от прежних связей Стрэнда с аристократией.

В Средние века прибрежная полоса вдоль Темзы была прелестным зеленым уголком, и тянулась в направлении деревни Чаринг, то есть «поворот» или «изгиб». В те времена епископы и знать строили в этом уголке городские дома, чтобы быть поближе к королю и его расположенному в Вестминстере дворцу. Что могло быть восхитительнее дома на Стрэнде, с садами и парками, сбегавшими к Темзе, в которой тогда водился лосось?

Огромные дома, которые можно увидеть на старинных картах и планах Лондона, походили, скорее, на маленькие деревни и состояли из десятков отдельных зданий, сгруппированных вокруг внутренних дворов. В среднем раз в год аристократ приезжал в Лондон с целыми обозами багажа, сотнями лошадей и слуг. Дом аристократа открывался для посещений на те несколько месяцев, в течение которых его милость посещали двор и парламент.

Когда в эпоху Стюартов Сити стал расширяться на запад, старинные особняки на Стрэнде утратили былую привлекательность. К тому же цены на землю возросли, и дворяне один за другим стали продавать свои дома. У них вошло в моду переезжать в новый район Вест-Энд. В Средние века тот, кто хотел найти в Лондоне герцога Норфолка, отправлялся на Стрэнд, а в конце семнадцатого столетия герцога уже следовало искать на Сент-Джеймс-сквер. И наступил день, когда среди зеленых полей Пиккадилли появились базарные площади, скверы и особняки.

Как правило, у всех домов, принадлежавших аристократам, одинаковая судьба — развитие городов низводит их до состояния трущоб, что и произошло с дворянскими домами на Стрэнде. Некогда величественные особняки ныне делят на части или разрушают, прокладывая через них дороги. Еще одно или два поколения — и от них ничего не останется. Исключение составляет лишь Сомерсет-хаус, сохранивший облик величественного дворца.

Призраки восьми столетий преследуют нас на всем протяжении прогулки по Стрэнду, которая начинается от Темпл-Бар, где привилегии Сити уступают место вольностям Вестминстера, и до Чаринг-Кросс, где Стрэнд заканчивается. Даже в самый разгар рабочего дня количество живых людей на Стрэнде не превышает количества тех имен, которые напоминают о его прошлом. Для того чтобы упомянуть все эти имена, потребовалось бы написать целую книгу.

Старое название Темпл-Бар упорно продолжает существовать, несмотря на то, что в 1877 году ворота с таким названием были снесены во время строительства Дома правосудия. Теперь на том месте, где посреди дороги стояли ворота, возвышается Грифон. Я никогда не понимал, почему именно грифон был выбран в качестве соответствующего символа, установленного на въезде в Сити. Не могу представить себе менее подходящего и более сомнительного стража границы. В классической мифологии грифон — хищное чудовище, которое охраняет золотые прииски и зарытые сокровища. Заметив приблизившихся к сокровищам людей, грифон пикирует на них и, карая за алчность, разрывает на куски. Как случилось, что лондонцы викторианской эпохи, с их-то суровостью по отношению к этому пороку, позволили установить у самых ворот Сити этакую воплощенную в камне иронию? Тем не менее чудовище выставлено там на всеобщее обозрение. Подойдя поближе, вы заметите среди прочих украшений постамента воспроизведенный в бронзе последний проезд королевского кортежа через старые ворота. Это произошло в феврале 1872 года, когда королева Виктория и принц Уэльский, впоследствии Эдуард VII, отправились в собор Святого Павла.

Старые ворота Темпл-Бар были возведены Кристофером Реном после Лондонского пожара. Они состояли из широкой центральной арки, рассчитанной на движение транспорта, и двух пешеходных арок меньшего размера по бокам. Со стороны Вестминстера ворота были украшены статуями Карла I и Карла II, а со стороны Сити статуями королевы Елизаветы и Якова I. В старину частенько говаривали, что Елизавета указывает своим белым пальцем на банк «Чайлдс», а Яков I предлагает ей: «Может, сходим в Уайтхолл, посидим немного?» Над главной аркой ворот находилось помещение, в котором арендовавший его банк «Чайлдс» хранил старые бухгалтерские книги, в том числе и ту, которую несомненно стоило бы полистать, — личные счета Карла II. В правление Стюартов и во времена якобитских волнений над аркой ворот, как прежде над Лондонским мостом, возвышались пики с головами изменников. Еще в середине девятнадцатого столетия встречались люди, которые помнили эти жуткие головы над аркой Темпл-Бар.

В старину, когда король направлялся в Сити, ворота закрывались. Остановившись перед ними, монарх приказывал одному из своих герольдов постучать. В ответ маршал Сити, который вместе с лордом-мэром Лондона, шерифами и другими сановниками Сити находился по другую сторону ворот, кричал: «Кто там?» После официального сообщения о том, что едет король, появлялся лорд-мэр и в знак подчинения предлагал монарху ключи от Лондона и меч Сити. Затем ворота открывались в признание того, что монарх проявил должное уважение к порядкам Сити. Сегодня эту церемонию проводят под открытым небом, неподалеку от Грифона. Зрелище безусловно заслуживает того, чтобы на него взглянуть.

Удел Темпл-Бар оказался счастливее судеб многих других реликвий старого Лондона. Если отправиться в Тибальдс-парк неподалеку от Чесханта, что в Хертфордшире, перед вами предстанут, на фоне мирного сельского пейзажа, старинные ворота Темпл-Бар, которые ныне служат одним из входов в этот парк. За столетия пребывания в Лондоне портлендский камень почернел, и кажется, что обитые железом ворота ожидают, когда в них постучит призрак кого-либо из прежних монархов. Среди деревьев и газонов эти ворота чем-то напоминают человека, умудренного опытом столичной жизни. Когда несколько лет назад я посетил это место, у меня возникло странное чувство: если бы я приехал туда лунной ночью или в ночь накануне Дня поминовения усопших, старые ворота, возможно, открылись бы, чтобы выпустить всех призраков тех, кто когда-либо проходил по их сводами, — Карла II, Пипса, Рена, Нелл Гвин, Анну и Мальборо, Георга I и Уолпола, Босуэлла и Джонсона, Рейнольдса и Гаррика и многих, многих других.