Е. Устиев - У истоков Золотой реки

Именно это и случилось на десятый день их борьбы со штормом. Прикорнувший на своей койке грязный и измученный механик вдруг вскочил и, крикнув что-то, чего Цареградский не понял, бросился из каюты. Пароход дернулся, и в шуме его машин даже неопытное ухо уловило нечто новое.

— Сломалась лопасть винта! — крикнул стоявший рядом с капитаном Вилибин. Мюллер что-то отрывисто кричал в мегафон по-английски, а штурвальному — по-китайски. Через некоторое время, регулируя ход машины и управление рулем, капитан выправил судно, и оно снова повернулось носом к ветру.

Дальнейшее вспоминается как какой-то нескончаемый кошмар, в котором полные ужаса дни сменялись еще более ужасными ночами. Вскоре у «Нэнси Мюллер» отломилась вторая лопасть винта, а затем вышло из строя рулевое управление.

Капитан вызвал к себе на мостик Билибина, Цареградского, Раковского и механика-переводчика.

— Господа, — сказал он, обращаясь к русским, — корабль лишился управления. Я могу и обязан дать сигнал бедствия. Однако мне не хотелось этого делать, не предупредив вас.

— Где мы сейчас находимся? — спросил его Билибин.

— Этого я не знаю. Вот уже скоро две недели, как мы тщетно боремся с бурей. Наша скорость неизвестна, берегов не видно, а ветер все время тащил нас на юг. Думаю, что мы где-нибудь между Сахалином и Южными Курилами.

— То есть поблизости от берегов Японии? — Да.

— Юра, — обратился к Билибину Цареградский, — уговори его не радировать о помощи. Ведь мы вместе со всеми материалами можем попасть в руки к японцам!

— Этого нельзя допустить! — Билибин решительно повернулся к механику. — Передайте капитану Мюллеру, — сказал он, — что мы убедительно просим его подождать с сигналом бедствия. В такой шторм это все равно бесполезно. Ни одно судно не сможет приблизиться настолько, чтобы бросить нам буксирный канат. Кроме того, в этих водах нас скорее всего услышат японские военные суда, а их помощь нежелательна ни нам, ни, как мне кажется, самому капитану.

Механик долго переводил это капитану, и потом они еще дольше о чем-то совещались друг с другом и с находившимся на мостике первым помощником. В конце концов механик подошел к русским и сказал им, на этот раз без всякой улыбки:

— Капитан решил подождать. Мы сейчас остановим машину, закрепим рулевое управление и ляжем в дрейф. Может быть, буря стихнет, и тогда как-нибудь доберемся до ближайшего порта, чтобы сменить винт. Но если покажется земля, нам придется радировать о помощи. Капитан не может рисковать кораблем.

Через некоторое время машина застопорила, и омертвевший пароход, полностью отданный во власть стихии, потащило по ветру. К счастью, к этому времени ярость шторма начала ослабевать. Они уже вышли из области низкого давления, и ветер то и дело менял свое направление, так что изрядно потрепанную «Нэнси Мюллер» влекло по всем возможным румбам. Капитан организовал непрерывное наблюдение за горизонтом, с тем чтобы не оказаться в опасной близости к земле.

…Через двое суток дрейфа ветер улегся, и только крупная зыбь на море говорила об улетевшей буре. Заметно похудевший за эти две недели и заросший седой щетиной капитан Мюллер просил передать русским, что он не помнит такого упорного и длительного шторма и что, наверное, их счастливой звезде он обязан спасением своего судна!

— Скажите капитану Мюллеру, — ответил бывший в тот момент на мостике Цареградский, — что это ему, его умению и мужеству, все мы обязаны своей жизнью!

Капитан довольно улыбнулся и похлопал его по плечу.

В тот же день к вечеру проглянуло солнце. Оно показалось в разорванных тучах только на несколько минут, но и этого было достаточно для того, чтобы штурман мог определить положение судна.

«Нэнси Мюллер» оказалась между южной оконечностью Сахалина и островом Итуруп. От Сахалина ее отделяли сто пятьдесят, а от крайнего южного острова Курильской гряды — двести пятьдесят километров. Итак, после двухнедельной борьбы со штормом, в течение которой машина почти все время работала против ветра, они не только не продвинулись к своей первоначальной цели— Петропавловску-Камчатскому, но были снесены к югу почти на две тысячи километров! Теперь, в этих условиях, разумеется, не могло быть и речи о возвращении на север, и капитан Мюллер решил идти во Владивосток.

— Мы должны попытаться зайти в ближайший японский порт, чтобы сменить винт, — сказал капитан Билибину. — Вы и ваши сотрудники можете не сходить на берег. Японцы тоже не поднимутся на борт. Оттуда я радирую во Владивосток о помощи.

Через некоторое время весело застучала машина, и «Нэнси Мюллер», медленно ковыляя и прихрамывая, на одной трети винта тронулась на запад. Лишь к концу второго дня, двигаясь буквально черепашьим шагом, они добрались до небольшого порта на Южном Сахалине.

По пути сюда Мюллер связался по радио с Совторгфлотом. Ему запретили просить у японцев уголь, передав, что он может получить топливо с советского парохода «Кулу», который был на подходе к тому же порту. В то же время начальство во Владивостоке позволило «Нэнси Мюллер» сменить винт, без чего дальнейшее плавание было невозможно.

На следующее утро, когда яркое солнце и веселые зеленые горы вокруг залива Анива скрасили страшные воспоминания о перенесенной буре, к «Нэнси Мюллер» подошел «Кулу». Капитан советского судна уже получил предписание снабдить углем зафрахтованный пароход. Несколько часов напряженной, но веселой работы — и черные, как трубочисты, многонациональные матросы капитана Мюллера вернулись к себе на борт. Угольные бункеры парохода были теперь обеспечены топливом до Владивостока.

Однако с винтом получилось не так гладко. Мастерские порта ничем не могли помочь «Нэнси Мюллер». Невольным путешественникам, которым уже осточертели и море, и тесные помещения грузового корабля, пришлось примириться с мыслью о еще нескольких потерянных днях. Пароход медленно двинулся к Хоккайдо и еще через два дня прибыл в Хакодате, где быстрые и сноровистые японцы поставили искалеченному пароходу новый винт.

Во Владивосток «Нэнси Мюллер» прибыла ровно на двадцатый день после их отплытия из бухты Нагаева.

Двадцать дней — срок небольшой, но всем участникам Первой Колымской экспедиции казалось, что между домиками нагаевской культбазы и владивостокским пирсом пролегла вечность. Теперь все опасности, а с ними и вся романтика закончившейся экспедиции остались позади, и только тщательно запертый на замки тяжелый «золотой» ящик с пробами напоминал о поисках и находках, о бескорыстии и о благородном горении духа…

Заключение