Василий Песков - Альпийские встречи

Ни звука, ни огонька. Видимость — пять шагов. В одном месте с такой же скоростью, как и наша, призрачным катафалком навстречу проплыл «мерседес». И это чуть ободрило: все-таки не одни…

Целую вечность мы плыли как бы с повязками на глазах. Оказалось, всего лишь час. Снег с туманом стали редеть, и дорога обрела уклон вниз. И вот она, радость: вдруг сразу все кончилось! Нет ни тумана, ни пелены снега. Луна огромная и какая-то свежая, как после купанья, висит над Швейцарией. Темнеют слева черные гребни скал и рваные тучи. Под ногами снег, прихваченный легким морозом. Рустэм оглядел, ощупал наш зеленый корабль и засвистел марш в честь завода на Волге. И все мы набросились на пакет с пирожками и бутербродами.

Внизу приветливо мигали теплые огоньки деревушек. До ночлега было километров под триста. Значит, приедем не ранее двух часов ночи. Но какая беда! Дорога сухая, чистая и под гору, под гору, к Женевскому озеру…

История Петра и Карла

Швейцарский городок Андерматт стоит в Альпах на перекрестке путей, ведущих в Италию, Австрию, Францию, причем на ключевом перекрестке — у Сен-Готардского перевала. За горстку домов, прилепившихся к скалам, было в истории много жестоких боев и стычек. Однако трудно представить себе сейчас что-либо более мирное и спокойное. На узких мощеных улицах у домов стоят горшки с геранью, у кофейни синеет аквариум с резвыми рыбками, дрозды обедают на рябинах. Туристский сезон окончен, и городок погрузился в альпийский сон. Ищем, у кого бы спросить нужный нам дом № 253, но на улице — ни единого человека. Наконец-то старушка с собакой. — А, дом Суворова… Да вот он, напротив…

Заурядная, обшитая чешуйчатым тесом постройка с островерхой крышей и карманами висячих пристроек сразу же в наших глазах обретает значительность. Ради этого дома мы и ехали в Андерматт.

Двадцать четвертого сентября 1799 года после штурма Сен-Готардского перевала войско Суворова заночевало в маленьком городке. Можно себе представить, что было тут, на площади, перед домом — дым полевых кухонь, говор солдат, вестовые на лошадях…

Фельдмаршал, по описаниям, занимал комнаты третьего этажа. И сейчас дом жилой. Двойное окно с голубыми ставнями настежь открыто. В окне на вешалке, как видно для упреждения порчи от моли, висят синего цвета штаны с красным кантом — комнату занимает семья железнодорожного машиниста.

Переговариваясь и делая снимки, мы обошли дом и приготовились уже распрощаться с этой помеченной медной доской постройкой, благополучно одолевшей двухсотлетнюю толщу лет, когда увидели перед домом еще одного человека. Реликвия суворовского похода его не занимала. Задержали внимание трое людей-иностранцев. Когда мы вопросительно-вежливо ему кивнули, человек, улыбаясь, ответил по-русски: «Здравствуйте…»

Встречному было под семьдесят — непокрытая голова была сплошь белой. Однако слово старик к нему явно не подходило. Спортивная синяя куртка, гольфы, ботинки для хождения по горам, вокруг шеи повязаны рукава бордового свитера. Предупреждая вопросы, он сам спросил:

— Знаете, где я учился русскому языку?.. Тут, в Швейцарии, у русского пленного, бежавшего из Германии.

Понимая, что разбудил любопытство, человек указал на открытые двери кафе…

— Зайдемте. Я очень взволнован и по-русски говорю плохо. Но это будет вам интересно. Я уверен, вас это тоже взволнует.

За столом, опуская в кипяток на нитке пакетики с чаем, мы познакомились ближе.

Его звали Карл, Карл Келлер. Рано утром он приехал в эти места электричкой из городка Аарау. Семь часов был в горах. В Андерматт спустился перекусить. Это обычное для него воскресенье. Он одинокий пенсионер. Хождение по горам — главная радость…

Мы тоже сказали, как и что привело нас в маленький городок.

— Меня охватило волнение, когда услышал ваш раз говор. Я не мистик. И все-таки удивительно — именно сегодня там, в горах, я вспомнил Петра. Именно сегодня я много думал о нем…

В кафе, кроме нас, посетителей не было. Девушка-официантка и повар в большом колпаке, прислонившись к стойке, вместе с нами слушали человека, взволнованного воспоминанием.

…В 1942 году Карл Келлер преподавал в Аарау французский и итальянский языки. Брат его был шефом полиции. От брата он и узнал о русском парне, бежавшем из плена и находящемся в городской тюрьме, — «тебе интересно будет с ним познакомиться».

«Мы познакомились и сразу почувствовали друг к другу симпатию…» Русского звали Петр. Фамилия его была Билан. Он был до крайности изможден. Ускользнув от фашистской охраны, пленный добрался до Рейна и ночью его переплыл. На швейцарском берегу его подобрали едва живого.

«Встречались мы часто. О многом беседовали. И через какое-то время я посчитал долгом вызволить Петра и переправить в место поглуше — на ферму…» Тут русский за хлеб насущный работал на огороде и убирал кукурузу. Но тут он был свободен, мог ходить по окрестным горам. Со своим другом Карлом он смог приехать даже сюда вот, на Сен-Готардский перевал. «Мы стояли так же, как с вами, у дома Суворова. А в этой кофейне, вот тут же в углу, пообедали…» «Петр был художником. Он рассказывал, что учился в Одессе. Но я видел: художником он рожден…» Швейцарец купил русскому другу краски, а местный парикмахер снабжал его рамами и холстом. Картины Петр парикмахеру и отдавал, тот бесплатно художника стриг и давал немного денег.

«На картинах Петра были горы, луга, домики с тропами по холмам — наша страна, вы видели, живописна. Но часто у Петра повторялся один и тот же мотив: желтоватого цвета равнина, пирамидальные тополя и голубая полоска моря. Его родиной была Украина. Он говорил: «Карл, ты в наших равнинных местах умер бы от тоски. А я вот тоскую по этой равнине. Что там сейчас?..» Мы много говорили о жизни. Я поражался глубине его суждений, его пониманию ценностей жизни. Он подсмеивался надо мной: «Вы, жители гор мыслите по вертикали, а я, равнинный человек, мыслю горизонтально».

С увлечением учили языки. Карл учился русскому, Петр быстро освоил немецкий. «И все свободное время «равнинный медведь», так я шутя называл своего коренастого друга, отдавал живописи. Я чувствовал: это не баловство, и получавший картины разбитной парикмахер не ведал цены тому, что шло ему в руки».

Карл уговорил парикмахера послать картины на выставку. Результат: в Берне картина Петра (пейзаж) получила вторую премию, а в Женеве портрет молодой девушки — первую.

«Я часто видел это молодое лицо на картинах Петра и однажды спросил: кто это? Он сказал, что это девушка с соседней фермы, и признался, что полюбил ее».