Аркадий Фидлер - Тайна Рио де Оро

Начинает накрапывать дождь. Лес теряет свои прежние яркие краски, сереет и мокнет. Глохнет шум деревьев, пение птиц и жужжание насекомых, слышится только монотонный плеск дождя и время от времени гул быстрины на реке, скрытой где-то ниже, среди буйной растительности. Неровная извилистая тропинка становится скользкой, и это затрудняет наше продвижение. Когда начинается подъем, становится труднее дышать. Зато, когда спускаемся вниз, снова обретаем силы, возвращается бодрость, в голове появляются более веселые мысли. И тогда я думаю о Томаше Пазио, необыкновенном человеке, который молча шагает впереди меня.

Пазио завоевал себе славу на территории всего бассейна реки Иваи как «польский бугер», то есть польский индеец. С того самого момента, когда юношей, еще перед первой мировой войной, прибыл он из Польши в эти далекие паранские джунгли, Пазио вел жизнь, совершенно не похожую на жизнь других колонистов. Он полюбил лесные тропы. Скрытые в зарослях, они вели его к забытым людям, которым он нес веселую беседу и приятную новость. Чаще всего он бывал среди короадов, владения которых находились вблизи колонии Кандидо де Абреу, его местожительства. Он знал их всех; вел с ними различные дела, на которых, кстати сказать, плохо зарабатывал, а индейцы оказывали ему безграничное доверие и считали сердечным компадре, то есть кумом. Злоязычные и хорошо осведомленные соседи Пазио говорили мне шутливо, что он также пользовался большим успехом у индианок. Словом, Пазио — большой знаток местных взаимоотношений, прекрасный гид по приивайским местам, человек, хорошо знакомый с каждой лесной тропинкой вплоть до Питанги и Сальто Уба.

Несколько лет назад Пазио женился и поселился у истоков реки Байле. Он сажает там кукурузу, разводит свиней, но пока все же испытывает нужду, так как на него часто находит тоска, которая уводит Пазио в лес, а тогда уже вся забота о хозяйстве целиком ложится на плечи его энергичной жены.

Характерным было одно происшествие, случившееся за несколько месяцев до нашего приезда. Пазио вместе с женой валили дерево пиниоро. Во время работы пилу заело так, что ее нельзя было ни продвинуть, ни вытащить. Необходимо было подклинить наполовину спиленное дерево.

— Подожди минутку! — сказал Пазио жене. — Я схожу в лес, сделаю клин. Сейчас вернусь.

Он ушел и вернулся… только через два месяца! Оказалось, что Пазио встретил какого-то кума-индейца, к которому имел важное дело. Возвращаясь домой, Пазио не забыл о клине. Снова вместе с женой он отправился допиливать оставленное дерево пилой, сильно заржавевшей за два месяца.

Естественно, что, прибыв на Иваи, я не мог не познакомиться с этим замечательным человеком и подружиться с ним. Он стал моим хорошим товарищем, переводчиком и посредником между мною и людьми, живущими в здешних лесах.

Прежде чем мы добираемся до индейского тольдо, спускаются сумерки. Около тропинки виднеется пустой шалаш. Пазио останавливается и говорит:

— До тольдо еще несколько часов пути. В темноте нельзя идти дальше. Переночуем тут!

Мы разжигаем костер, сушим на нем одежду, а затем измученные и голодные, укладываемся спать. Мы взяли с собой в дорогу очень мало еды и во время перехода съели весь запас, надеясь на то, что еще засветло доберемся до индейского лагеря.

«ВЫ ЗДЕСЬ ПОМОЩИ НЕ ПОЛУЧИТЕ!»

На следующий день с рассветом трогаемся дальше. Мы голодны. Страдаем от головной боли после скверного ночлега и вчерашнего дождя. Через три часа обнаруживаем первый признак лагеря: половину кукурузного початка. Дальше лес редеет, и мы выходим на открытое место, где расположено несколько убогих хижин, стоящих на довольно далеком расстоянии друг от друга: это индейский лагерь, или, по-местному, тольдо.

Перед первой с краю хижиной сидят трое индейцев — один пожилой и два молодых. Они пристально смотрят на нас. Очевидно, это охрана лагеря, ожидающая нашего прихода. Приближаемся к ним, и после обмена приветствиями напрашиваемся на шимарон. Индейцы медленно встают и вводят нас внутрь хижины. С изумлением узнаем в одном из них того молодого парня, который приходил на ранчо Франсиско Гонзалеса, якобы по пути в Фачинали, и два дня назад покинул его, даже не простившись с нами.

— Ты же должен был идти в Фачинали? — с издевкой спрашивает Пазио молодого индейца.

— Си, должен… — отвечает парень.

— Но ты не был там?

— Был и вернулся.

— Хо-хо… Видно, бежал быстрее, чем серна!

— Бежал быстрее… — с невозмутимым спокойствием отвечает индеец.

Лжет! За два дня он не мог успеть побывать в Фачинали и вернуться. Просто удрал от нас сразу на Марекуинью, чтобы предупредить тольдо о нашем приближении.

Индейская хижина, в которую мы входим, построена из такуары, растения, похожего на бамбук и распространенного в сухих частях бразильских лесов. Посреди хижины, прямо на полу, горит костер. Мы складываем наши ружья в углу и садимся на пне с одной стороны костра, а индейцы — напротив, с другой стороны. По давно принятому здесь обычаю сидим в полном молчании, равнодушно глядя друг на друга, пока пожилой индеец, играющий роль хозяина, приготавливает шимарон. Поставив на огонь чайник с водой, индеец достает куйи — выдолбленный плод паранги величиной с мужской кулак — наполовину засыпает ее сухой травой герва мати, или паранским чаем, обливает все это кипятком и пьет отвар, потягивая его через тростниковую трубочку, по-местному «бомба».

Высосав напиток, индеец снова наливает в куйи кипяток и подает Пазио. Томаш не берет куйи, изумленно поднимает брови вверх и с легким удивлением в голосе спрашивает:

— Почему ты подаешь куйи левой рукой?!

Подача куйи левой рукой считается в здешних местах бестактностью. Индеец улыбаясь извиняется, перекладывает куйи в правую руку и вновь протягивает Пазио. В полном молчании куйи путешествует по кругу. Горячий шимарон производит чудеса. Словно по мановению чародейской палочки, наша усталость исчезает, в жилах быстрее начинает обращаться кровь. Но одновременно усиливается прямо-таки болезненное ощущение голода.

Присматриваюсь к индейцам. У них, как почти у всех короадов, коренастые и мускулистые тела, ростом они примерно на голову ниже меня. Их лица — круглые, смугловатые, монгольского типа — выражают достоинство и спокойствие. Они красивы. Несомненно красивее, нежели лица обычно истощенных бразильцев — кабокле, встречавшихся нам в бассейне Иваи. Особенно красив один парень, не достигший еще и двадцати лет, с искусственно заостренными зубами: он мог бы сойти за образец мужской красоты. Индейцы одеты только в легкие рубашки и брюки. Под расстегнутыми воротниками выделяются крупные мускулистые груди.