Леонид Платов - Предела нет

Строго соблюдая интервал, проходили перед Колесниковым грузовики с эсэсовцами. Солдаты в черном сидели на высоких кожаных сиденьях совершенно неподвижно, будто окаменев, держа автоматы между ног. На рукавах белели череп и скрещенные кости.

Полет Валькирий? Нет, бегство Валькирий! Черные Валькирии драпали с поля боя.

Что это?! Из кабины одной из машин выглянуло мрачное лицо Банга!

А Колесников-то думал, что «мертвоголовые» намного опередили его. Но ведь он шел от дома напрямик, по холмам. А здесь дорога вьется серпантином. Кроме того, «мертвоголовых» задерживали постоянно возникавшие пробки.

И вдруг Колесников увидел Бельчке!

Тот сидел почему-то не в кабине, а в кузове, в ногах у эсэсовцев, скрючившись, как недоносок в банке. Голова его — без фуражки — мерно покачивалась над бортом машины. На плечах желтело что-то — кажется, цивильный макинтош. Шея была толсто обмотана бинтами.

Как! Бельчке жив?!

Колесников стоял в кювете, оцепенев.

Колонна эсэсовских машин с Бельчке промчалась мимо, как вереница призраков.

Так Бельчке жив! А он, Колесников, был уверен, что тот убит. Нет, он не убит — только ранен!

Значит, дело не сделано?

Колесников нащупал в кармане маленький браунинг, который машинально сунул туда, сбегая по трапу из кабинета Бельчке. Остались ли в обойме еще патроны? Он вытряхнул их на ладонь. Два! Очень хорошо. Значит, обе пули в Бельчке, обе — для надежности, и с самого близкого расстояния!

Выйдя на шоссе, Колесников повернул не к Санкт-Пельтену, а к Амштеттену, то есть включился в общий людской поток.

Да, он надеялся догнать Бельчке! Шансов было очень мало, он понимал это. Может быть, один шанс из тысячи или даже десяти тысяч. И все-таки он не имел права пренебречь им, этим шансом.

Мог же спустить скат на машине, в которой ехал Бельчке! Вот и задержка! А самолеты? Могли же налететь наши самолеты и разбомбить шоссе впереди?

Однако больше всего Колесников рассчитывал на заторы-пробки, неизбежные при таком паническом отступлении. На магистральном шоссе, запруженном людьми и машинами до отказа, заторов-пробок должно быть еще больше, чем на проселочной дороге.

Он шагал, сильно подавшись вперед, будто падая с каждым шагом.

Губы его шевелились беззвучно. Он подгонял себя:

«Давай иди! Догоняй! Проворонил Бельчке в доме, промазал в него с нескольких шагов, стыд какой, теперь догоняй!

Слышишь, как воют машины, пробивая себе дорогу через толщу пешеходов? Идут впритык, сгрудились, будто стадо баранов. Два-три достаточно плотных затора на шоссе — и ты настигнешь Бельчке.

А там уж проще простого. Согнувшись, пряча лицо, протиснись через толпу, подойди к Бельчке вплотную и вбей в него две свои заветные пули. А потом — пропадай все!»

Сердце билось как-то беспорядочно: то слабо, то сильно — рывками. В ноги иногда вступала странная слабость, и он очень боялся упасть. Упадешь — не встанешь, растопчут!

Снова и снова он поднимал свое сердце в галоп. Беспощадно пришпоривал его и бил хлыстом. Вперед! Вперед!

«Обгоняй их, обгоняй! — приказывал он себе. — Постарайся обойти вон ту группу солдат, обвешанных фляжками и ранцами. Так! Впереди тарахтит какая-то двуколка, покрытая брезентом, уцепись за ее борт, передохни немного!

Передохнул? Обгони и двуколку!»

Он настойчиво пробивался сквозь толпу, расталкивал ее локтями, пытаясь выиграть еще сто-двести метров, чтобы находиться поближе к Бельчке на случай пробки-затора.

Какой-то солдат, круглолицый, еще совсем молодой, заглянул Колесникову в лицо.

— Ты-то куда торопишься, старик? — удивленно сказал он. — Русские не сделают тебе ничего. Такие, как ты, не нужны. Им нужны молодые и здоровые, как я, чтобы работать на них в Сибири.

Колесников дико посмотрел на солдата. Старик? Кто это — старик?

Сзади неодобрительно сказали:

— Что ты пристаешь к нему? Он идет, потому что на стенах повсюду намалевано: «Зигодер Зибириен!»[6] Он просто дисциплинированный немец.

Кто-то из гражданских добавил, вздохнув:

— Надо было бы тебе получше защищать его! Не пускать русских в Австрию.

Солдат пожал плечами.

— Что делать? Мы старались. Но эти русские прут, как паровой каток, как лава, которая выплеснулась из вулкана.

Он протянул Колесникову свою флягу.

— Хлебни! Тебе станет полегче.

Но Колесников молча, с омерзением оттолкнул его руку, и сконфуженный солдат отстал, замешался в толпе.

Настроение у всех было взвинченное.

Когда шофер пятнистого, видимо штабного, «мерседес-бенца» требовательно засигналил, пытаясь пробиться, из толпы заорало несколько голосов:

— Не гуди, проклятая свинья! Не дергай нам нервы!

Из окошка выглянуло толстое бледное лило. К удивлению Колесникова, шофер перестал сигналить.

Колесников миновал группу офицеров, которые, выйдя из легковой машины, озабоченно склонились над картой. Обрывки разговора:

— А если проселочными дорогами? Успеем ли?.. Американцы Паттона…

Поспешно садясь в машину, один из офицеров добавил несколько слов. Из них можно было вонять, что гитлеровцы спешат навстречу войскам генерала Паттона, которые двигаются с запада.

То, что видел Колесников на шоссе, не было уже хваленым вермахтом, гитлеровской армией. То был сброд, толпа, стадо, охваченное паникой. Забыты были мечты о мировом господстве. Вчерашние завоеватели, превратившись в беглецов, мечтали лишь о том, чтобы как можно дальше уйти на запад и со вздохом облегчения поднять руки у американских аванпостов.

С каждой минутой шаги гитлеровцев убыстрялись. Размеренная солдатская поступь мало-помалу переходила в беспорядочный бег.

Тяжело переваливаясь, ползли танки, обвешанные солдатами со всех сторон. Их обгоняли набитые людьми грузовые и легковые машины. Рысцой трусили по обочинам пехотинцы, иногда останавливаясь и выбрасывая лишние вещи из своих рюкзаков.

В кюветах валялись котелки, шинели, накидки, чемоданы, фляжки, солдатские каски, автоматы, патронные ленты к пулеметам, консервные банки, одеяла. Все чаще попадались винтовки, воткнутые штыками в землю. Такое Колесников видел лишь на старых пожелтевших плакатах времен первой мировой войны. И вот он воочию видит винтовки в земле! Это — земля «третьего рейха»! Винтовки даже колеблются еще, будто от дуновения ветра.

Но вскоре он забыл об этом. Все, что видел на шоссе, как бы скользило поверх его сознания. Одна-единственная мысль владела им, поддерживала на ногах, вела вперед.

Формула страха останется недописанной! Сегодня Бельчке умрет!

Будто связанный с ним длинным буксирным концом, Колесников продолжал продвигаться все дальше по шоссе. Ноги его одеревенели, мучительная боль пронизывала суставы.