Джереми Паксман - "Англия: Портрет народа"

Ознакомительный фрагмент

Бросавшие цветы научились этому из телевизионных программ, ведь это латинский обычай: могущество средств массовой информации трудно переоценить. Мода на еду, одежду, музыку и развлечения уже не устанавливается внутри страны. Даже обычаи, остающиеся подлинно местными, являются продуктом претерпевшего разительные перемены «английского» населения. Через пятьдесят лет после того, как в Тилбери пришвартовался пароход «Эмпайр Уиндраш» с 492 иммигрантами с Ямайки на борту, расовый облик страны полностью изменился. Средоточием массовой иммиграции в Великобританию стала Англия, и в большинстве городов, вне зависимости от размера, есть районы, где белые встречаются очень редко. В таких местах упоминание об иммигрантах как об «этнических меньшинствах» уже начинает восприниматься как преднамеренное извращение. К 1998 году меньшинством в средних школах местного самоуправления внутреннего Лондона стали белые дети, и даже в пригородах они составляли лишь 60 процентов от общего числа учащихся средних школ. Более чем у трети детей во внутреннем Лондоне английский язык даже не родной. Если изменились англичане, видоизменились и города, в которых живет большинство из них. В эссе «Лев и Единорог»[3], воспевающем типично английские черты военного времени, Джордж Оруэлл сумел отойти от надуманного правыми пасторального образа Англии как страны колючих изгородей и садиков.

Стремясь представить страну, в большей степени соответствующую той реальности, в которой жило большинство ее граждан, он описывает почтовые тумбы красного цвета, ланкаширские деревянные башмаки — сабо, задымленные города, грубую речь и очереди у бирж труда. Картина получается такой же узнаваемой, как любая работа Л. С. Лоури, и, как и все картины Лоури, отображает свое время. С упадком текстильной промышленности дымящие текстильные фабрики закрылись, вместо очередей у бирж труда появились конторы по выдаче пособий со стеклянными перегородками, защищающими клерков от проявлений недовольства. Красные почтовые тумбы как были, так и остались, а вот другую красную достопримечательность тротуара, телефонные будки сэра Джорджа Гилберта Скотта, архитектора, снесли и заменили функциональными квадратными кабинками из стекла и стали. Если будка где-то и встречается, то лишь как элемент декора какого-нибудь «памятника культурного наследия», в то время как небольшие магазинчики один за другим превращаются в бары с гамбургерами и пиццерии. В таких местах про мир, в котором живут англичане, уже решительно нельзя сказать «Made in England». Главные улицы или забиты автомобилями, или превращены в пешеходные зоны с новехоньким булыжником, осветительными фонарями из кованого железа и мусорными урнами: этакое не очень дерзновенное представление о том, как могло выглядеть это место во времена королевы Виктории, если вообще у людей того времени могли быть такие сомнительные развлечения, как биг-мак. В городах, которые с наибольшим трепетом претендуют на то, что они — часть английской истории, таких как Оксфорд или Бат, прежние лавки, где можно было купить дюжину гвоздей, отведать пирожных домашнего приготовления или пошить себе костюм, закрылись, и на смену им появились заведения, где продают мягкие игрушки, футболки и дешевые сувениры. В других местах мелкие торговцы исчезли и их заменили филиалы сетей розничной торговли, которые могут специализироваться на чем угодно — от кухонных принадлежностей до товаров для детей. Нация лавочников превратилась в нацию кассиров-контролеров. Полицейские патрулируют улицы в машинах или сидят в фургонах, пока что-то не случится.

В другом эссе Джордж Оруэлл описывает идеальный городской паб под названием «Луна под водой». Он расположен в конце переулка, в нем достаточно оживленно, чтобы туда хотелось зайти, но и не чересчур шумно, чтобы нельзя было спокойно поговорить. Викторианская обстановка, без модернизации, приветливые официантки, которые обращаются к каждому посетителю «милый», подают мягкое, пенистое, темное разливное пиво, а наверху в зале — вкусный ланч. На стойке с закусками всегда можно было найти сэндвичи с ливерной колбасой, мидии и сыр с маринованными огурцами. Во дворе был большой сад, и там качались на качелях и скатывались с горки дети. В конце Оруэлл признает то, в чем его уже заподозрило большинство читателей: паба «Луна под водой» никогда не существовало. Зато он существует теперь. Таких пабов целых четырнадцать, и всеми ими владеет огромный пивоваренный холдинг со штаб-квартирой в Уотфорде. Манчестерская «Луна под водой» считает себя самым большим пабом в Британии: пивной зал площадью 8500 квадратных футов с тремя стойками на двух этажах. В нем работает 65 человек и имеется восковая фигура Ины Шарплз, персонажа телевизионной «мыльной оперы» «Коронейшн-стрит», которая витает над заведением как некая богиня плодородия. В баре царит невероятный гам, а в субботу вечером там полно молодых мужчин и женщин, которые так набираются импортного пенистого американского пива, что едва не лезут в драку.

Если взглянуть на Англию со стороны, она абсолютно не похожа на ту, прежнюю. Никто больше не посочувствует вам в ваших стараниях или страданиях, служба в вооруженных силах теперь в диковинку, а отсутствие излишеств воспринимается как воспоминание о чем-то давно прошедшем. Лишь незначительное меньшинство разделяет старинные добродетели, предписывающие не тратить деньги на личные развлечения или украшения.

Тем не менее это труднопостижимое, скрытое своеобразие — все, что осталось у англичан. В начале 90-х я испытал в этой связи страшное разочарование, когда мне пришлось отправиться в Южную Африку на похороны друга и коллеги, погибшего в автомобильной катастрофе: он очень торопился и его машина вылетела с дороги. Церковь располагалась в процветающем предместье, где живут белые, где парковки вдоль дорог уставлены автомобилями БМВ, и на колючей проволоке вокруг каждого дома висит табличка с надписью:»Огонь открываем без предупреждения». Службу проводил нестрогий священник-африканер, который, как я понял, был мало знаком с Джоном. Хор состоял из женщин, убиравшихся в доме, где у Джона был офис, бедных и босоногих (некоторые босиком в буквальном смысле слова). Но когда они запели «Нкози сикелели Африка», гимн чернокожего населения, их голоса наполнили гулкую пещеру церкви с претензией на готику страстной благозвучностью. Это была не просто радость от пения. Они пели нечто, во что верили. Затем священник произнес несколько простых слов в дань уважения и, повернувшись к ксерокопированному листочку, объявил следующий гимн. Это был «Иерусалим», необычное, британско-израильское стихотворение Блейка, которое начинается словами «Ступал ли Он встарь Своею ногой средь кущ английских холмов?».