В переулках Арбата - Александр Анатольевич Васькин

рыбы и по числу произведений, посвященных этому увлекательнейшему и понятному людям всех возрастов процессу. Его знаменитые «Записки об уженье рыбы» выдержали при жизни автора несколько изданий. И времени для новых замыслов во время любимого занятия у Сергея Тимофеевича было много, ведь как он писал в своих «Записках об уженье рыбы»: «Иногда место и время кажется очень хорошо, со всеми выгодами, а рыбы нет или она не берет; иногда совсем наоборот: рыба клюет и в дурное время и на плохих местах. Никак нельзя оспаривать, что у рыбы есть любимые места, по-видимому, без всякой причины». Аксаков все эти любимые места знал, аккуратно записывая свои уловы. И сегодня его очерки представляют большую ценность для современных рыболовов, правда, рыбы в реках осталось уже гораздо меньше.

Сергей Тимофеевич оставил нам не только подробное описание удочки, грузила и крючков, лески и блесны, но и советы о том, как лучше подбирать место для удачной рыбалки, как и чем прикармливать рыбу, и рассказы о самых распространенных видах подмосковной рыбы, подробно им описанной. Это пескарь и уклейка, елец и ерш, плотица и красноперка, язь и голавль, лещ и карп, линь и карась, окунь и жерих, судак и форель, налим и сом. Раков Сергей Тимофеевич тоже ловил, а еще он приобщил к рыбалке и детей. Его сын Константин перевел стихотворение Гёте, оно так и называется – «Рыбак»:

Волна идет, волна шумит;

На берегу крутом

Рыбак задумчиво сидит;

Спокойно сердце в нем.

С 1833 года Сергей Аксаков вновь на государственной службе, теперь уже в качестве инспектора Константиновского землемерного училища, преобразованного позднее в Межевой институт. Первым директором института и был назначен Аксаков. Наследство, доставшееся ему после смерти отца, позволило в 1838 году оставить службу и заняться собственным хозяйством и поместьями. Спустя пять лет он купил усадьбу Абрамцево, где продолжалась дружба с Гоголем, зародившаяся в Большом Афанасьевском переулке. В августе 1849 года Гоголь приехал к Аксаковым. Именно здесь он устроил знаменитый розыгрыш с грибами: «14 августа Гоголь приехал к нам в подмосковную. Много гулял и забавлялся тем, что, находя грибы, собирал их и подкладывал мне на дорожку, по которой я должен был возвращаться домой. Я почти видел, как он это делал».

В один из вечеров Николай Васильевич приготовил гостям необыкновенный подарок: «Сидя на своем обыкновенном месте, вдруг сказал: „Да не прочесть ли нам главу „Мертвых душ“?“» Собравшиеся были немало удивлены: «Мы были озадачены его словами и подумали, что он говорит о первом томе „Мертвых душ“. Константин даже встал, чтоб принести их сверху, из своей библиотеки; но Гоголь удержал его за рукав и сказал:

– Нет, уж я вам прочту из второго, – и с этими словами вытащил из своего огромного кармана большую тетрадь.

Я не могу передать, что сделалось со всеми нами. Я был совершенно уничтожен. Не радость, а страх, что я услышу что-нибудь недостойное прежнего Гоголя, так смутил меня, что я совсем растерялся. Гоголь был сам сконфужен. В ту же минуту все мы придвинулись к столу, и Гоголь прочел первую главу 2-го тома „Мертвых душ“. С первых страниц я увидел, что талант Гоголя не погиб, – и пришел в совершенный восторг. Чтение продолжалось час с четвертью. Гоголь несколько устал и, осыпаемый нашими искренними и радостными приветствиями, скоро ушел наверх, в свою комнату, потому что уже прошел час, в который он обыкновенно ложился спать, т. е. одиннадцать часов. Я не стану описывать, в каком положении были мы все, особенно я, который считал его талант погибшим. Тут только мы догадались, что Гоголь с первого дня имел намерение прочесть нам первую главу из второго тома „Мертвых душ“, которая одна была отделана, по его словам, и ждал от нас только какого-нибудь вызывающего слова. Тут только припомнили мы, что Гоголь много раз опускал руку в карман и хотел что-то вытащить, и вынимал пустую руку. На другой день рано поутру я пришел наверх к Гоголю, обнял его и высказал всю мою радость, и Гоголь сказал мне с светящимся, радостным лицом: „Фома неверный“».

В том же году на Сивцевом Вражке, где жили тогда Аксаковы, Гоголь отмечал свой день рождения в кругу московских литераторов, а его кончина в 1852 году стала трагедией для Сергея Тимофеевича. Недаром в 1841 году в одном из адресованных ему писем Гоголь писал: «Теперь я ваш; Москва моя родина. В начале осени я прижму вас к моей русской груди». Аксаковы любили Николая Васильевича, всегда готовы были принять его как родного, дать крышу над головой, накормить, обогреть. Смерть великого писателя Сергей Аксаков связывал непосредственно с его окружением: «В это время сошелся он с графом А.П. Толстым, и я считаю это знакомство решительно гибельным для Гоголя. Не менее вредны были ему дружеские связи с женщинами, большею частью высшего круга. Они сейчас сделали из него нечто вроде духовника своего, вскружили ему голову восторженными похвалами и уверениями, что его письма и советы или поддерживают, или возвращают их на путь добродетели». Окажись рядом с Гоголем семья Аксаковых, возможно, мы бы сейчас читали второй том «Мертвых душ».

Здоровье самого Сергея Тимофеевича оставляло желать лучшего: в 1845 году у него серьезно ухудшилось зрение, потому свои литературные произведения он стал диктовать близким. Так создавались «Записки об уженье рыбы», увидевшие свет в 1847 году и выдержавшие при жизни автора два переиздания. Это ли не свидетельство популярности и среди рыболовов, и среди читателей!

Благодарные потомки чтят Сергея Аксакова не только за очерки о ловле рыбы, но и за написанную им мемуарнобиографическую трилогию «Семейная хроника», где под фамилией Багровых автор вывел собственное семейство. Тем самым Аксаков оставил важный след в истории отечественной литературы. Работа над хроникой продолжалась в 1840-е годы, что всячески приветствовал и Гоголь. «Семейная хроника» была опубликована в 1856 году, а через два года была издана книга «Детские годы Багрова-внука», служащие продолжением «Семейной хроники».

Еще в 1850 году Сергей Тимофеевич познакомился с Тургеневым. Иван Сергеевич не мог не оценить вышедшие двумя годами позже «Записки ружейного охотника». Два знатных охотника русской литературы ценили творчество друг друга, впрочем, как и молодой Лев Толстой. «С Толстым, – пишет Сергей Тимофеевич в 1857 году, – мы видаемся часто и очень дружески. Я полюбил его от души; кажется, и он нас любит».

Последний адрес тяжелобольного Сергея Аксакова находился в Малом Кисловском переулке, дом № 6. Здесь в апреле 1859