От порога за горизонт - Станислав Гусев

в джеллабах[4], лениво двигающиеся по раскаленной сухой земле. Слева на горизонте выстроились вытянутые пальмы, накренив пушистые головы, а за ними, под самой кромкой, тянулась полоса глубокого синего цвета – притягательная синева Атлантического океана. От нее веяло свежестью и звенящей мощью. Степа вел машину, смотрел по сторонам и восклицал: – Как красиво! Как красиво!

Старенький Peugeot вез нас по просторам загадочной и удивительной Африки.

Мы прибыли в Рабат. Столица выглядела интересно. Вдоль широких дорог строем высились пальмы. По соседству с современными прямоугольными домами жили старинные мечети, их резные двери блестели золотом, а вытянутые минареты стрелами поднимались в небо. Пушистые деревья освежали улицы зеленью, пышно цвели и благоухали розовые и фиолетовые цветы бугенвиллии.

В назначенной точке я встретился с Амиром. Мы сразу узнали друг друга. Это был смуглый крепкий парень с пышной шевелюрой черных кудрявых волос и густой бородой. На щеке под его правым глазом виднелся шрам. Выглядел Амир мужественно, держался деловито и твердо, но весьма доброжелательно. Он крепко пожал мою руку, затем обнял меня и непринужденно поцеловал в щеку, словно мы видимся не первый раз, а давно дружим, и произнес на русском языке с грубым иностранным акцентом:

– Привэт, братъ.

Я сдержанно ответил:

– Привет.

Меня еще не целовали мужчины при встрече. Это был мужской братский поцелуй, так у нас в Краснодаре здороваются кавказцы, но все же для меня такая встреча было неожиданной. Амир заметил смятение в моих глазах и сказал:

– Извини, брат, видимо, у вас так не принято – целоваться мужчинам при встрече.

В голосе его звучала располагающая мягкость.

– Кое-где принято, – ответил я.

В машине я познакомил Степу и Катю с новым пассажиром, и мы отправились к нему домой. Амир был палестинцем с русскими корнями. Его мама родилась в Саратове, поэтому сам он хорошо разговаривал на русском и гордился этой частичной принадлежностью к нашей необъятной родине.

– Россия – мощь, Путин – красавчик, – говорил он и поднимал кулак вверх.

Оставив машину под пальмами, мы открыли черную скрипучую калитку и поднялись на третий этаж белесого квадратного дома.

– Не снимайте обувь, у нас ходят в ней, – предупредил Амир.

Пол квартиры был мраморным, как на первых этажах в школах моего детства; оконный свет отражался тусклыми бликами на его гладкой поверхности. Амир провел нас через несколько темных просторных помещений (холодный пол наполнял их прохладой) и привел в свою небольшую комнатку. Огромное окно пропускало солнечные лучи, которые, отражаясь от оранжевых стен, озаряли скромное убранство.

По периметру стояли четыре кровати, на стенах висели флаги Палестины, в углу находился вытянутый деревянный шкаф, рядом – узкий стеллаж с книгами. Теплый солнечный свет создавал уют и выгодно выделял комнату Амира из общего фона темной и серой квартиры.

Хозяин гостеприимно предложил нам располагаться на кроватях, а сам удалился. Мы рассматривали жилище и делились впечатлениями. Вскоре он появился с большим круглым блюдом, на котором был омлет с помидорами. Амир передвинул небольшой стол на центр комнаты и поставил на него блюдо, затем сходил на кухню и вернулся с булками ароматного свежего хлеба. Мы с аппетитом смотрели на еду, но не притрагивались к ней, ожидая вилки. Амир с беспокойством поинтересовался, почему не едим, – может, мы мусульмане (в эти дни шел Рамадан)? Я ответил, что мы ждем приборы. Тогда он улыбнулся и сказал:

– Приборов нет, мы едим руками.

Он отломил кусок хлеба и зачерпнул им омлет, показывая нам пример. Я почувствовал себя позером или особой голубых кровей, словно не ел никогда руками, не питался в путешествиях в дешевых захолустных забегаловках, а трапезничал лишь приборами из золота.

Вечером, когда спала беспощадная жара, мы вышли в город. Теплый ветерок гладил волосы, шелестели листья пальм, у массивных стен старой крепости сидели старики в белых нарядах и провожали нас пристальными взглядами.

– Здесь особо ничего интересного нет, надо ехать в другие города, там красиво. Я с вами не могу. Учеба, – говорил Амир, водя нас вдоль стены древнего города.

Было тепло, и аутентично. «Мы в Африке, надо же», – думал я.

Мягко опустилась темная ночь. Амир привел нас в сирийский ресторан. Там он поздоровался с официантом поцелуем в щеку и представил нас как друзей из России.

– О-о-о, Раша! – воскликнул человек арабской внешности и широко улыбнулся.

Амир что-то заказывал, приговаривая: «вам понравится». Вскоре официант принес мясо с рисом и овощами, поставил тарелки на стол, пожелал приятного аппетита и неожиданно сказал, что я похож на Путина.

Помнится, однажды на рынке в Турции продавец в порыве яростного желания продать мне ковер сказал, что я похож на Брэда Питта. Я задумался: «Путин после Брэда Питта – это падение или рост?».

После основного блюда нам подали фирменный марокканский чай. В прозрачном стакане с мутной янтарной жидкостью плавали листья мяты. Я настороженно сделал глоток, и стрела чайного амура пронзила мое сердце. Я влюбился в этот напиток мгновенно и бесповоротно. Маслянистый чай с насыщенным глубоким вкусом сладкой мяты, разливаясь по телу, согревал душевно, наполнял силами и одновременно успокаивал. С того самого момента ни дня в Марокко не проходило без этого магического напитка.

Мы возвращались домой по широкой улице с мерцающими витринами магазинов. Встречались люди в современной европейской одежде и тут же в национальных костюмах и мусульманском одеянии. Я опять подумал: «Неужели я действительно в Африке?». Стройные изогнутые пальмы покачивались на ветру, будто бы кивая мне в знак согласия.

Степа с Катей быстро уснули, а я еще немного пообщался на кухне с Амиром. Он улыбался и говорил, что утром начнется наше путешествие по Марокко и мы увидим много удивительного. А затем сказал уже другой, серьезной интонацией, как напутствие перед дорогой:

– Я научу тебя двум самым важным марокканским словам. Запомни, а лучше запиши: «ишхаль» и «бзэф». Первое переводится как «сколько», а второе – «много». Марокко – это один большой рынок, здесь нужно уметь торговаться, – пояснил Амир, – иначе в Марокко не выжить».

Я кивнул в знак благодарности и записал в заметки телефона ценные слова.

Ночью, лежа на узкой скрипучей кровати, я смотрел в темный потолок и думал: «Я дома у палестинца, которого увидел сегодня впервые; на соседних койках мои попутчики, с которыми мы знакомы всего несколько часов; но всех этих людей я уже считаю своими и они мне уже дороги. Удивительные вещи происходят в путешествиях». С этими мыслями я отдался в объятия ночи и провалился в пелену глубокого сна.

Ледяная костлявая рука схватила