Петр Романов - С Бобом и Джерри тропой инков

Индеец всех этих подвигов Джерри не ценил абсолютно, потому что жизнь приучила его относиться к крысам как к части пейзажа. Если крыса ему чересчур досаждала, он ее пристреливал, но часто на привале спокойно жевал свой бутерброд, философски взирая на крысиный выводок, что крутился где-нибудь неподалеку.

Здесь мои симпатии были полностью на стороне рыжего английского джентльмена. Я, как и Джерри, всегда предпочитал мертвую крысу живой.

Джерри нелюбовь к себе Боба чувствовал прекрасно и отвечал ему тем же. На что-то кардинальное умный терьер никогда не решался, зная про беретту в кармане Боба, зато не скупился на мелкие пакости. То зароет в песок бейсболку Боба, если он по неосторожности на минуту оставит ее без присмотра, то спрячет в кустах его любимые шерстяные носки, связанные когда-то его покойной тетей, а потом уже штопаные-перештопаные самим индейцем. В этих случаях, проклиная наглых британских кобелей, а вдобавок почему-то еще и английскую королеву, хотя почтенная леди к его носкам уж точно не имела никакого отношения, Бобу приходилось прибегать к навыкам своих предков и по собачьим следам отыскивать пропажу.

Обычно носки (причем без единой новой дырки — сгрызть их Джерри не решался) обнаруживались где-нибудь у самых дальних кустов. Все это время пес сидел на какой-нибудь кочке, с удобством наблюдая, как два человека — я, разумеется, из чувства солидарности Бобу всегда помогал — рыщут по земле в поисках собачьих следов. Кстати, следы Джерри, при его весе в пять кг (если это, конечно, не песок), были едва заметны, так что искать носки приходилось иногда долго.

Короче, отношения у Боба и Джерри с самого начала не заладились, так что, если бы не мое присутствие, не представляю, до чего все дошло бы, учитывая острые зубы Джерри и беретту Боба.

Перед сном Роберто обычно молча, но укоризненно глядел на нас с Джерри, безмятежно лежащих голова к голове, явно возмущаясь собачьей фамильярностью и моей слабохарактерностью.

Его не убеждало даже то, что каждый вечер я устраивал Джерри в тазу обязательную головомойку на ночь и даже как мог чистил ему зубы. Все-таки пускать крысолова к себе в постель без этой процедуры было небезопасно. Хотя в принципе я изрядный фаталист, а потому искренне считаю, что любому человеку, путешествующему по Перу, помимо ряда прививок, необходимо еще везение и хороший иммунитет.

Все равно, несмотря на все тщательные гигиенические процедуры, индеец демонстративно отодвигался от нашей сладкой парочки и еще долго, спрятавшись с головой под свое любимое черное пончо, что-то гневно бормотал на кечуа, чтобы я его не понял.

Последним из нас троих, как правило, засыпал я. Огромное звездное небо меня всегда будоражило. Тем более, и небо-то было непривычное. Над головой вместо домашних Медведиц и Полярной звезды блистал, словно алмазами, Южный Крест.

Обычно работа начиналась задолго до поездки. Вооружившись дорожными картами и пивом, мы с Бобом, до хрипоты споря, вырабатывали маршрут. Он по привычке предпочитал маршрут надежнее, а я интереснее. Обычно получалось нечто среднее. Впрочем, бывали, конечно, случаи, когда и спорить было не о чем, поскольку или дороги на карте вовсе отсутствовали, или картографы обозначили лишь одну.

Таких мест в Перу немало. В перуанской Амазонии (Сельва) дорог вообще практически нет. Перебраться от побережья — по-испански Коста — к горным хребтам Анд (Сьерра) на машине можно лишь в нескольких местах: лучше всего по Центральному шоссе, которое доведет вас до Куско, Пуно и озера Титикака. А для того, чтобы проехать страну вдоль Тихого океана, существует лишь один путь — 2500-километровый отрезок Панамериканского шоссе, которое пересекает всю Южную Америку.

По дороге с севера на юг страны, от границы с Эквадором до чилийской границы, встречается немало грунтовок, и мы их, разумеется, не оставляли без внимания, поскольку именно самые неудобные дороги, по нашему опыту, и ведут в самые любопытные места, но все-таки это лишь небольшие ответвления от Панамериканы. Так что, если вы пересекаете перуанскую песочницу, на которую и накатывает свои огромные волны океан, в припадке эйфории названный конкистадорами почему-то Тихим, Панамериканская трасса — единственная хорошая дорога.

Почему песочница? Да потому что песочница. Вся прибрежная часть Перу — это сплошная песчаная равнина, местами переходящая в барханы или что-то вроде песчаных сопок, иногда красочно-разноцветных на срезе, когда дорога не петляет, а пробита прямо сквозь их толщу, но в целом пейзаж довольно однообразный и красив лишь с одной стороны — разумеется, со стороны океана. А так от одного населенного пункта до другого ни единого кустика или чахлой пальмы.

Так было не всегда. Причуды климата, поражающие воображение и сегодня, для нашей планеты очень старая и весьма трагическая песня. Вот и на перуанском побережье, где когда-то возникла не одна великая цивилизация, когда-то вместо песка были плодородные земли, дававшие местным жителям совсем неплохой урожай. Здесь в ту пору выпадали и дожди, но еще больше влаги давали многочисленные стекавшие с гор реки. Но все это было давно. Очень давно.

Сегодня же на юге страны песочница вообще переходит в пустыню Атакама, правда уже на чилийской территории. Раньше тамошние власти очень любили отправлять туда политических заключенных. Для концлагеря место просто идеальное — оттуда не убежишь, даже колючая проволока не нужна. Немыслимая жара и пустыня охраняют лучше любого автоматчика.

А на севере перуанская песочница не доходит до эквадорской границы километров двадцать-тридцать, здесь на смену ей приходят пальмы, тень и сладчайший ананас. Впечатление такое, что после изнурительного пути по дорогам ада ты добрался наконец до преддверия Эдема. Жара все та же, но… тень, благословенная тень. И зелень. И чего Боб так невзлюбил Эквадор?

Тем не менее в то первое путешествие мы выбрали не сказочной красоты горы, не зеленую Амазонку, а именно песочницу.

Перу — это три разные страны. Мы начали с той, что ближе к Лиме — отправной точке практически каждого путешествия по перуанской земле.

У каждого из нашей троицы имелись свои резоны в пользу песочницы. Я хотел вновь увидеть раскопки, где когда-то ковырялся и сам, — именно там, в Сипане, были обнаружены нетронутыми захоронения неизвестного господина, в щедро украшенном золотом облачении. Случай столь же редкий, как и в Египте. Обычно черные копатели и там и тут всегда опережают археологов. Впрочем, на Сипане я особенно не настаивал, поскольку интересных мест на выбор хватало.