В переулках Арбата - Александр Анатольевич Васькин

поступили позолоченные бронзовые канделябры с малахитом, вазы для фруктов на малахитовых пьедесталах, канделябры в стиле Людовика XVI на бронзовых треножниках, часы настольные, двусвечник с экраном эпохи Николая I, конфетницы для фруктов, гарнитур ампирной мебели в составе 24 кресел, 12 стульев, 4 столов и 2 диванов. Третьяковскую галерею тоже «раскулачили», затребовав два гарнитура из красного дерева. Оружейная палата раскошелилась на 12 кресел «из гостиной апартаментов наследника» и 8 гобеленов. Не забыли и про бывший Музей изящных искусств имени Александра III, поделившийся персидским ковром, а Музей народоведения предоставил французский книжный шкаф, зеркало, многочисленные портьеры, шторы, ковровые дорожки и так далее. Если бы Николай Второв вдруг ни с того ни с сего зашел в свой бывший дом, возможно, немало подивился бы странному сочетанию вкусов и стилей, представленных в интерьере.

Украшали бывший особняк Второва не зря – прибывшему в мае 1928 года падишаху все в нем очень понравилось. Дорогой гость совершил поездки в Ленинград, увезя с собой фарфоровый сервиз с афганским гербом на 24 персоны, изготовленный умельцами Ленинградского фарфорового завода, и четыре настоящих трактора. Ничего из обстановки хан с собой из дома в Спасопесковском не прихватил, в том числе потому, что советские дипломаты решили часть музейных экспонатов не возвращать, а использовать для следующих приемов. Пока же приемов не предвиделось, этим можно было аккуратно пользоваться и самим. В итоге в особняке поселились высокопоставленные руководители НКИД чуть ли не с самим наркомом Георгием Чичериным.

Последствия визита падишаха могли быть для Москвы еще более печальными. Специально созданная комиссия ЦИК СССР по приему падишаха постановила «желательным переименовать Трубниковский и Спасо-Песковский переулки в улицу „Независимого Афганистана“». К счастью, до этого не дошло. Музейщики же все еще надеялись получить обратно свои реликвии. Уже известный нам семидесятичетырехлетний сотрудник Исторического музея Алексей Орешников пишет 8 августа 1930 года: «Занимался возвращением ковров; в марте 1928 г. к приезду падишаха Афганского Наркоминдел взял для обмеблировки квартиры падишаху у нас 6 ковров, и с тех пор ковры сгинули; на днях Наркоминдел заявил, что ковры у него в Спасопесковском переулке, д. 10; так как решительно некому было ехать за ними, то предложил услуги я; мне в помощь дали юнца, и мы отправились. Дом оказался Второвых; меня он поразил внутри (я видел огромную залу) отделкою в стиле раннего empire, с колоннами и с великолепной громадной люстрой. Ковров я отобрал 5, 6-й не подошел по описи. Сильный ветер, по Москве тучи пыли; придя домой, вымыл лицо и глаза, которые залипли пылью».

Так и повелось. На первом этаже устраивали дипломатические приемы, а на втором обитали их устроители. 23 апреля 1935 года Александр Аросев (старый большевик и отец Ольги Аросевой) вспоминал: «Я знаю этот особняк, был в нем на приемах у Калинина всего три года тому назад. Тогда мы еще не знали Америки. Особняк служил Калинину, а жили в нем скромно Карахан и Флоринский. Первый теперь, вопреки своему желанию, – полпредом в Анкаре, за несогласие с Литвиновым, а второй – тоже вопреки своей воле – в тюрьме за несогласие с декретом о запрещении удовлетворять любовные страсти посредством молодых мужчин… Он в своем рвении добрался, кажется, до кого-то из американского посольства. Нельзя же американцев „употреблять“…» Упомянутый Лев Карахан – замнаркома иностранных дел, а Дмитрий Флоринский – начальник протокольного отдела НКИД. Оба расстреляны в конце 1930-х годов.

В 1933 году началась новая история особняка Второва – он превратился в буквальном смысле в островок американской жизни, резиденцию первого и всех последующих послов США в нашей стране. Дом этот и по сей день зовется Спасо-хаус – бывший особняк миллионера Николая Второва был предоставлен главе американской дипломатической миссии в 1933 году после установления долгожданных дипломатических отношений между двумя странами.

Первым поселившимся здесь послом стал сорокадвухлетний Уильям Буллит, участвовавший в переговорах еще с Лениным в 1919 году. Он имел репутацию любителя всякого рода развлечений на грани фола, предпочитал нанимать на работу холостяков, коими и заполнил в немалой степени персонал посольства в Москве. Неженатые американцы брали пример с посла, заводившего интрижки с балеринами Большого театра – Ольгой Лепешинской и Ириной Чарноцкой. Нормальным явлением в посольстве стала тесная дружба его сотрудников с московскими красавицами, которых они приводили не только на приемы.

Само посольство дипломаты иностранных миссий называли не иначе как «цирком Буллита» – настолько здесь было весело и беззаботно. В Государственный департамент США поступала из Москвы информация о том, что посол «игнорирует мадам Литвинову, предоставив винный погреб посольства балеринам Большого театра», а сотрудник посольства Чарльз Боллен вспоминал, что «по посольству обычно бегали две-три балерины. Они приходили на ланч или на ужин и потом сидели до зари, болтая и выпивая» и что «никогда и нигде он не получал больше удовольствия. Это посольство не похоже ни на одно посольство в мире. Здесь все ходят на головах и здесь происходят удивительные вещи, которые только здесь и могут произойти». Позднее Боллен стал послом, и Сталин шутил про него: «Господин Боллен – болен?»

У. Буллит. Фото Харрис и Эвинг. 1936 г.

Для одного из молодых и холостых сотрудников – Чарльза Тейера – знакомство с новой страной стало сродни открытию Америки. Лишенный каких бы то ни было предрассудков, любитель приключений Тейер для погружения в советскую среду и изучения русского языка поселился в коммунальной квартире. Погружение это началось почти сразу – Тейер не нашел ванную, только кухню, «которая выполняла три функции – готовки, стирки и мытья. Раковина была одна на всех сразу. Несколько больших деревянных досок, поставленных сверху на корыто, служили кухонным столом. Поэтому график мытья надо было тщательно вписывать в расписание принятия пищи. Понятно, что вы не можете мыться ни в тот день, когда идет стирка, ни когда готовится еда или убирается и моется посуда».

Днями напролет американец сидел в своей комнате, занимаясь русским языком, а вечером «спускался в местный буфет на пару часов, чтобы размять свой язык несколькими стаканами водки и потренироваться в общении с буфетчиком и местными девчонками, опираясь на то, что выучил за день». А еще местный пионер позвал Тейера в школу отмечать «красный день календаря» – 7 ноября, где его избрали в президиум. Приветствовали американца очень хорошо – выступавший со сцены оратор-комсомолец, указывая на него, сказал: «Скоро в Америке будет революция и коммунисты-учителя и студенты возглавят ее». Когда Тейеру перевели эти слова, он чуть не провалился сквозь землю: что могут подумать