Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков

ли до Гуаньчжоу? Поплыли на лодке к берегу и взяли двоих местных, вернулись на судно, и Фа-сянь стал их расспрашивать. Что за люди? А они: ученики Будды! Что делаете в этих горах? Охотимся, чтобы принести жертву Будде! Так они пошутили. Но правитель этой области почитал учение, и он оказал радушный прием купцам из-за Фа-сяня и пригласил монаха погостить зиму и лето. Фа-сянь, конечно, и не подумал правителю жаловаться на купцов и брахманов. Все было забыто. В сердце его царил мир, сердце его давно уже было ступой Сложения Оружия.

И он хотел после сидения у того правителя отправиться в Чанъань, но все же предпочел поехать в свой монастырь на юге, чтобы вручить наставникам сутры и «Виная-питаку».

И там и написал свою книгу, которую заканчивал так: «Когда оглянусь назад, обдумывая все, что пришлось пережить, — то не чувствую биения сердца и выступившего пота. Ведь только потому, что устремлению к цели всецело посвятил свое ничтожество и простоту, — потому и жертвовал жизнью перед лицом опасностей, надеясь достичь хотя бы десятитысячной доли того, к чему стремился».

Как ни учился уже много лет Махакайя бесстрастию и контролю над своими чувствами, но записки Фа-сяня… записки Фа-сяня… Он не находил определения, беспомощно озираясь… И нашел: они наполнили его ветром. И это был ветер-ян, сродни тому, о котором писал Почтальон Ветра[147] в «Оде о ветре», о ветре, который милее, новее и блестит!

Этот новый ветер кругом лежит в основе новых кальп[148]. На нем покоятся воды и пространства. Монах читал об этом в «Абхидхармакоше» Васубандху. Но — одно дело читать, совсем другое — почуять на своем лице веяние этого ветра. И Фа-сянь как будто и сумел донести это веяние — ведь основа мироздания где-то там и находится, там, где встает над горизонтом звезда Небесный Волк, там, где растет древо бодхи. И Махакайя тоже должен туда дойти. И потом сплести свой круг ветра. Ведь каждая книга — это новая кальпа.

И пускай этот толстяк Шаоми будет его спутником и рисует Индию.

Глава 14

Курыканские кони

Шаоми почему-то не хотел, чтобы монах пришел к нему и посмотрел свитки. Жил он недалеко от ворот Весеннего Сияния, откуда можно было отправиться в Лоян и на восток. К югу от его квартала тянулся ряд винных лавок, прямо напротив гудел Восточный рынок, так что на Западный рынок он в тот раз приходил вовсе не за тем, чтобы осушить несколько чаш рисового вина, а относил заказ одному торговцу-персу, ему нужно было изображение зимы и огня, а огнем и должны были стать, по его мысли, дубленые шубы, которыми он и торговал. Этот торговец был из города Хэсина, что где-то на пути в Индию.

Шаоми приносил один-два свитка в монастырь, неподалеку от врат Ширящегося Рассвета, проходя мимо парка у реки, гостиницы, абрикосовой рощи. В монастыре росли кипарисы, и, пока Махакайя созерцал его свитки, Шаоми зарисовывал на бумажных листах эти деревья углем. Тушью он писал только дома, и вот почему: через его двор протекал ручей и кисти Шаоми мыл в нем, не признавая стоячей воды. Что соответствовало его даосским воззрениям.

Шаоми почитал Лао-цзы и Чжуан Чжоу. И с упоением цитировал трактат первого о воде: «Самое мягкое покорит самое твердое… Учение без слов, выгода недеяния!»[149] И говорил, что все-таки в этом учении — Ручье — есть слова, если прислушаться. И слова эти прозрачны и чисты, ибо они и есть чистота и прозрачность. И как же он будет мыть кисти в какой-нибудь глиняной, а хоть и нефритовой плошке со стоячей водой? Движение чистоты и прозрачности и есть Путь. Он есть, а невидим. Шаоми встряхивался, как гусь, вынырнувший из глубин, и с него и вправду летели капельки винного пота. В монастырь-то он приходил трезвым, но, как правило, после вечернего возлияния. На увещевания Махакайи он отвечал стихами Господина пяти ив[150]:

Через тысячу лет,

через десять тысяч годов

Память чья сохранит

нашу славу и наш позор?

Но досадно мне то,

что, пока я на свете жил,

Вволю выпить вина

так ни разу и не пришлось![151]

И на его толстощеком красноватом лице появлялось такое жалкое и горестное выражение, что монах не мог удержаться от смеха.

А вот его картины были и в самом деле прозрачны и чисты. Шаоми любил писать собак, воробьев, величавых верблюдов, лошадей. И эти домашние животные у него гуляли в диких местах: в горах, покрытых дымкой, на берегу бурных потоков и на морских побережьях, хотя Шаоми и не видел восточных морей, но зато он видел одно Северное пресное море.

В Чанъань присылали лошадей из западных стран и северных краев. Говорят, что и знаменитого Чжан Цяня в древние времена император отправил в Западный край за небесными лошадьми. И это был первый путешественник Ханьской земли, он провел в плену десять лет, женился на варварской принцессе и сумел вернуться, разведав страны Западного края. Из ста человек, выступивших много лет назад из Срединной страны, вернулись лишь двое… Коней он не привел, но доставил важные сведения о Западном крае. Потом уже варварские купцы сами погнали в Ханьскую землю табуны на продажу. Посольства северных варваров дарили императору лошадей. Лошадь была залогом безопасности империи. И тысячные табуны паслись на восьми великих лугах к северу от реки Вэй. Там были статные скакуны со всего света — из Персии, Индии, Согдианы. Но среди них не было курыканских чудо-коней, о которых рассказывали, что они-то и есть те самые небесные кони-драконы, выходящие из чистейших вод Курыканского моря. Устав слушать эти рассказы и шепоты, песни и стихи — да, даже и песни пели о небесных конях, которые могут вознести колесницу прямиком в обитель небожителей, а народу даруют долгий мир и процветание, — император Ян Гуан снарядил посольство за курыканскими конями, полагая, что Поднебесная наконец должна владеть небесными конями.

Но курыканы, обитавшие вкруг Северного моря, были злейшими врагами тюркютов[152], чей Восточный каганат занимал земли между Срединной империей и Северным морем, и надо было придумать иную цель посольства. Императорские мудрецы судили-рядили, да ничего выдумать так и не смогли. И тогда император просто заявил, что хочет получить дань небесными конями. Но если курыканы откажутся, к ним будет послано войско. А они, живущие вольно на берегах хладного моря, полного жирных зверей и рыб, птиц и соболей,