Вот такие макароны. Студентки в Италии - Саша Урбан

Я человек на подъём лёгкий несмотря на соотношение рост/вес, меня достаточно позвать и пообещать накормить. В течение часа был забронирован отель, предупреждены родственники, и на наших беспокойных душеньках стало немного полегче. Тогда же я поняла, что мы с Ры по-настоящему прижились друг с другом. Посидев на просторах Booking.com Ры спросила:

‒ Сань, я беру номер с двумя раздельными кроватями, или с одной большой?

‒ Конечно, с одной большой, ‒ решила пошутить я, так как живя вместе третий месяц, мы так и не разъехались по отдельным диванам.

‒ А, значит я всё правильно сделала!

В пятницу мы сходили на пару итальянского, вернулись, подчистили холодильник и потопали на вокзал, ставший нам почти как дом родной.

Живя в маленьком городе, в маленькой квартире с маленькой женщиной, мало-помалу я начала чувствовать себя уже много лет женатым мужиком. За два месяца я уже привыкла, что на выходных в Парме делать особо нечего, кроме походов по барам, которые рано или поздно приедаются, просмотра фильма в родных четырёх стенах, посиделок с компанией из Эразмуса или с моей миниатюрной женщиной. В конце концов это так примелькивается и становится настолько привычным, что становится лень двигаться и даже говорить. Кажется, именно на этой стадии супруги начинают понимать друг друга без слов. Раньше мы с Рыксей регулярно разъезжались куда-то на выходные, чтоб отдохнуть друг от друга, теперь же мы по совершенно необъяснимой для меня причине выезжали вместе, не менее уставшие друг от друга, чем неделю назад. И тут ‒ о чудо!

Стоило нам отъехать на пару километров от Пармы, как у нас появились темы для разговоров кроме того, кто снова раскидал носки по всей квартире. За полтора часа пути до Милана, где мы делали пересадку, мы успели вспомнить, что у нас есть интересы кроме учёбы (которой мы толком не занимались) и поддержания приличного вида нашего жилища. В Милане в нас проснулся дух приключений, а у Рыкси завелось шильце, заряженное детским смехом. На вокзале эта женщина принялась скакать вокруг меня, дёргая за рукава пальто и повторяя: «Мама, мама, можно мне хэппи-мил?!»

Я устало закатывала глаза: «Ры, ну ёлки-палки, давай лучше сначала до Турина доберёмся?», но Рыкся трясла головой и продолжала медленно, но верно толкать меня в сторону макдональдса напротив вокзала, при этом упрашивая меня так жалобно, что шедший за нами пожилой итальянец нагнал нас и, смерив меня осуждающим взглядом, сказал по-итальянски: «Ну что ж Вы, мамочка, ну просит ведь ребёнок чего-то. Ну разве Вам чего-то жалко?». И, покачав головой, скрылся в стороне метро, явно довольный тем, что прочитал нотацию пропадающему поколению. А я посмотрела на внезапно прикреплённого ко мне «ребёнка» ‒ маленькая женщина явно гордилась собой, и в глазах читалось: «Ну и в каком возрасте ты меня родила?» После такого удара по собственной гордости, моя решимость рассыпалась, и через пять минут мы вышли из Макдональдса: Рыкся довольно прижимала к груди желанный хэппи-мил, потроша его свободной рукой в поисках игрушки. Я проверяла расписание поездов.

Несколько поездов до Турина отменились ‒ на пути в экспериментальном порядке пустили скорые составы, на которых огромными светодиодными буквами было написано «Бизнес-класс». До ближайшего поезда для простых смертных оставалось почти полтора часа ‒ мы вышли в город, купили сендвичи в супермаркете и, как настоящие провинциальные девушки, направились в квартал мод, главной артерией которого является Монтенаполеоне, по обеим сторонам которой тянутся брендовые бутики, яркий свет витрин которых вызывает благоговенный страх и ощущение, как будто в карманах появились огромные чёрные дыры. Как в «Завтраке у Тиффани», мы стояли с рюкзаками наперевес перед подсвеченными манекенами, отрезанными от нас стеклом, и в душе боролись две крайности: одна требовала хулить культ вещи и моды, кричать на всю улицу о самоценности человека, а не того, что он носит, но в то же время где-то очень глубоко внутри мы клялись себе когда-нибудь зарабатывать так, чтобы иметь возможность зайти в любой из магазинов в этом квартале и выбрать любую шмотку, не боясь посмотреть на ценник… На этом лирическое отступление под «Ещё чуть-чуть и прямо в рай» окончилось, на ближайшей церкви зазвонили колокола; мы посмотрели на часы и поняли, что если не поторопимся из этого мира грёз, то наш поезд уедет без нас.

Дорога до Турина заняла ещё почти два часа. По дороге мы видели небольшие городочки и деревни, периодически запах рек, врывавшийся в открытые окна, сменялся запахом конюшен и коровником, заставляя ехавших с нами городских жителей недовольно поджимать губы и делать вид, будто они ничего не чувствуют. Мы с Ры, видимо, наученные московским метро, прошли по вагону, закрывая форточки, и собирая молчаливые благодарности во взглядах. В город мы приехали уже вечером, в сумерках прошли по одной из пустынных главных улиц до отеля. В разлившемся по горизонту тумане проступали очертания Альпов, и Рыкся, гордо твердившая, что она из Екатеринбурга, раскинув руки смотрела на горы и повторяла: «Горы! Горы! Санни, я дома!»

В отеле нас встретил немолодой дядечка с усами щёткой и очень плохим английским. Все его объяснения состояли из тыкания в предмет и следующего за этим «Окей?». На это мы синхронно кивали и отвечали: «Окей».

‒ Чайник. Для чая. Окей?

‒ Окей.

‒ Круассаны. Завтрак. Окей?

‒ Окей.