Альфред Шклярский - Томек в Гран-Чако

– Что-то я не знаю такого романа, – вставил Смуга. – Очевидно, меня в Польше тогда не было.

– Жалко, Ян, что ты не читал. Сенкевич – большой талант! Он здесь описывает нашествие шведов на Польшу. Есть там один герой, легкомысленный, забияка, зовут Кмичич, так вот он прославился набегами на вражьи войска. Шведы и поляки-предатели все время за ним охотились, устраивали засады, а он выворачивался у них из рук и опять нападал. Они не могли его схватить, потому что никогда не знали, где он находится. То он наступает неприятелю на пятки, то где-нибудь заляжет, а то опять вдруг явится, как черт из табакерки, и опять неожиданно ударит.

– Хороший, должно быть роман, раз так тебе понравился.

– Понравился? Братец, да люди прямо с ума сходили!

– Хорошо, я постараюсь его когда-нибудь прочитать. Но почему ты о нем сейчас вспомнил?

– Я вижу, ты меня слушаешь только краем уха, – снова обиделся Новицкий. – Вовсе я не собирался рассказывать тебе о романе. Мне хотелось только обратить твое внимание на военную тактику Кмичича.

– Не сердись, капитан! Я что-то немного рассеян, столько мыслей крутится в голове, – примирительно заговорил Смуга. – Но подожди… Ты говоришь о тактике этого твоего…

– Кмичича! – подсказал Новицкий.

– Именно! Сейчас, сейчас… начинаю понимать. Ты предлагаешь притаиться здесь, наблюдать за рекой и, если на ней появятся кампы. пропустить их, а потом идти следом за ними. Верно я тебя понял?

– Совершенно верно, – подтвердил Новицкий. – Двое суток побега без отдыха и еды уже сильно на нас сказались. Здесь у нас тихий, безлюдный уголок. Смотри, даже кампы, разыскивая твоего беднягу проводника, не нашли шалаша. Спешить, Янек, надо только при ловле блох, а не тогда, когда речь идет о твоей собственной голове. И если б только о наших двух головушках. А если мы пропадем, что станется с Томеком и остальными?

Смуга внимательно выслушал друга, а, когда тот кончил, сказал:

– Снова ты меня сегодня удивил, капитан. Твой план стоит обдумать самым серьезным образом.

– Ну так и обдумывай, до рассвета еще далеко. А теперь давай-ка поедим. Этот якобы бульончик уже остыл, будем пить из банки, которую я забрал из тайника Онари. Мясо придется рвать руками, что ж, в давние времена так ели даже короли.

Смуга спустился из гамака, присел на корточки рядом с другом. Они ели молча. За два дня это была их первая горячая пища. Когда котелок опустел, Смуга достал из мешка табак и сказал:

– После такого великолепного обеда не грех рискнуть и зажечь трубку. Дай бог, запах табака никого не привлечет.

– Хорошо придумано! – обрадовался Новицкий. – Тоска по трубочке томила меня не меньше, чем голод. Набивай трубку, а я запалю огниво от костра.

Новицкий немного раздвинул три горящих полена, чтобы они лишь тлели и чтобы назавтра не разжигать костра заново.

Оба неторопливо попыхивали трубками.

– Нет ничего лучше после обеда, как глоток ямайского рома и трубка, – вздохнул Новицкий. – Вообще-то не могу сказать, что сыт, но и не могу пожаловаться, что ничего не ел.

– Завтра я постараюсь подстрелить кого-нибудь побольше тукана, – успокоил его Смуга. – Я обдумал твое предложение. Подождем кампов здесь. Если мы раскинули верно, завтра, в крайнем случае послезавтра они должны нас миновать. Твой план стоящий, и я колебался только потому, что если бы мы опередили кампов, то могли бы предупредить белых людей с Укаяли. Но я переоценил свои силы. Слишком долго я торчал в этом каменном мешке без движения.

– Не переживай понапрасну. Помнишь, что сказала Агуа, когда ты ей доказывал, что, помогая нам, она предает своих?

– Как не помнить! Ты прав, конечно. Онари ни за что бы нам не помог, если бы это могло помешать восстанию. Кто его знает, может кампы уже начали резню на Укаяли.

– Белые, может, и не ангелы, но этот Тасулинчи устроит им настоящий ад, – сказал Новицкий. – Больше всего мне жаль женщин и детишек. Только что поделаешь! Мы бессильны. Ты можешь спать, а я еще выкурю трубочку. Я тебя разбужу, как луна спрячется за лесом.

– Хорошо, капитан! Ты настоящий друг. А я через день-два войду в норму.

Новицкий раскурил трубку, уселся на ствол поваленного дерева, рядом с собой поставил штуцер. Из лесной чащи доносились шелесты, треск, какие-то незнакомые звуки, временами раздавался крик хищной птицы, чей-то тревожный голос. Новицкий вслушивался в отзвуки ночной жизни зверей и одновременно думал о Томеке и его бойкой женушке. Он был почти уверен, что Томеку удалось вывести друзей из гор. Новицкий верил в его безошибочное чутье путешественника, это чутье нередко выручало их в трудных положениях во время прежних экспедиций. Больше всего Новицкого волновало сейчас дело с продажей яхты. Сумел ли Вильмовский за такое короткое время найти покупателя и переслать деньги, которые так нужны для организации новой экспедиции? Если с яхтой не выгорело, оставался еще в запасе Никсон, но захочет ли он и сможет ли и дальше давать деньги на такое ненадежное дело?

Впервые в жизни Новицкий беспокоился о деньгах, раньше он всегда лишь посмеивался над людьми, ставившими себе добывание богатства целью жизни. Он-то всегда довольствовался тем, что зарабатывал тяжким трудом, а то, что ему удавалось скопить, всегда высылал своим «старикам» в Варшаву.

В задумчивости Новицкий машинально всунул руку в карман и наткнулся на узелок с чем-то твердым. То было золото, что ему дал Смуга. Вот оно, его собственное золото, а у Смуги его еще больше. Если бы они смогли отдать его Томеку, не о чем было бы беспокоиться. А здесь, в лесной глуши, никакой ценности оно не представляло. Индейская покуна, с которой можно бесшумно охотиться, и та была большим сокровищем.

Внезапно зашелестело неподалеку, как будто кто-то ломился в зарослях. Новицкий схватился за штуцер, вскочил, готовый стрелять. Из чащи выглянули большие серо-коричневые животные. Их светлые бока, увенчанные пятачком морды, издаваемые ими звуки, похожие на глухое посвистывание – все это успокоило Новицкого. То были американские тапиры, они жили в густых лесах, местные звали их «анта». Вели они сугубо ночной образ жизни и, верно, направлялись на кормежку или к какому-нибудь болотцу, чтобы как следует вываляться в грязи.

Новицкий с сожалением опустил штуцер. Мясо у тапиров было очень вкусным, но стрелять было нельзя. Чуткие животные быстро завернули в глубь леса.

– Опять ты меня не будишь, капитан! – раздался голос Смуги.

– Да, я задумался, не заметил, как и время пролетело, – оправдывался Новицкий. – Это тапиры тебя разбудили. Я уж размечтался о печенке, да, к счастью, вовремя остановился. Что-то я замерз, холодно и сыро ночью.