Джером Джером - Дневник одного паломничества

Средство это оказалось гораздо действеннее обычных медицинских, остающихся иногда без всякого действия, так что благодаря ему мой приятель, в конце концов, оказался еще голоднее и изнеможеннее, чем в то время, когда пришел в харчевню. Так как он пред тем съел все, что имелось порядочного в запасе у хозяев, то ему пришлось лечь с пустым желудком и в печальной неизвестности, когда еще удастся наполнить его.

Я сделал это длинное отступление с целью доказать, что пантомимику-любителю никогда не следует браться за выражение тонких чувств; для этого существуют присяжные пантомимики.

Вот почему не выручила пантомима и нас с Б. Как мы ни бились, чтобы дать прислуживавшему нам немцу понять наше желание иметь яичницу с укропом, какие ни делали замысловатые знаки и движения, — все это повело лишь к тому, что мы запыхались, как ломовые лошади, а немец принес нам игру в домино.

Наконец, когда я почувствовал себя точно заблудившимся в недрах мрачного лабиринта, меня ясным лучами осияла мысль, что в кармане моего пальто должна находиться книжка с «немецкими разговорами».

Какая досада, что я раньше не вспомнил о ней! Целых полчаса промучились мы с Б., ломая свои мозги и члены, чтобы растолковать немцу о своем желании, и никто из нас не вспомнил, что при нас находится книга, написанная со специальной целью выручать людей из затруднительного положения, в какое попали мы, и, разумеется, составленная вполне добросовестно для плохо знающих немецкий язык англичан, чтобы дать им возможность объясняться с немцами.

Я торопливо выхватил из кармана книгу и принялся искать в ней разговор, касающийся питания. Но его-то и не оказалось! Были длинные и горячие диалоги с прачкой о таких предметах, о каких вообще не принято говорить. Страниц десять книги посвящалось беседе между необычайно терпеливым башмачником и до чудовищности раздражительным, требовательным и привередливым заказчиком, который кончает причиненную им ни в чем не повинному башмачнику пытку небрежными словами:

«Нет, я отдумал сегодня заказывать себе ботинки. Прощайте!»

Кое-что для себя полезное я, впрочем, извлек из этого диалога, написанного, очевидно, в руководство людям, страдающим мозолями на ногах. Так как я давно страдал ими, то с помощью этого диалога смело могу заставить немецкого башмачника понять, что мне от него требуется.

Две дальнейшие страницы были наполнены разговорами «при встрече с знакомыми на улице», вроде следующих: «А, доброе утро (добрый день или добрый вечер), майн герр (или майне фрау)». «Как поживаете?» «Желаю вам веселых святок», «Как поживает ваша матушка?» и т. д.

Ну скажите пожалуйста, станет англичанин, еле лопочущий самые необходимые немецкие слова, осведомляться о здоровье каких-то там немецких матушек!

Были также беседы в железнодорожных вагонах, какие могут вестись разве только путешествующими лунатиками, и «беседы во время морских переездов»; в последних попадались такие фразы: «Как вы теперь себя чувствуете? — Пока недурно; боюсь только, что это не надолго. — О, какие волны! Я чувствую себя очень плохо и пойду вниз. Прикажите, пожалуйста, принести мне таз» и т. п. перлы остроумия.

В конце книги были помещены немецкие поговорки и идиоматические фразы, которые смело могут быть приняты за фразы для идиотов. Между прочим, приведены такие поговорки и советы: «Воробей в руках лучше голубя на крыше». — «Время приносит розы». — «Орел не ловит мух». — «Не следует покупать кошку в мешке».

Как будто среди англичан, путешествующих по Германии, целая уйма таких дураков, которые имеют дурное обыкновение покупать кошек в мешках и этим наводить людей со слабой совестью на грешную мысль воспользоваться случаем сбыть никуда не годных кошек вместо хороших!

Я перелистал всю эту галиматью, но ни слова не нашел об укропе. В словарике, приложенном к книге, в «беседах о продовольствии», упоминались только такие предметы, как фиги, малина, кизил (сроду не слыхал о такой ягоде и даже не знаю, принадлежит ли она к категории съедобных, да и ягода ли еще это?), лесных орехах и тому подобных лакомствах, в которых редко кто из взрослых людей (а для них-то именно и предназначена эта книга) имеет надобность даже у себя на родине. Дальше в том же словарике шло перечисление возможных пряностей, но ни слова о том, к чему можно было бы применить эти «вкусовые вещества». По этому словарю мы могли заказать сваренные вкрутую яйца или порцию ветчины, но нам не нужно было ни таких яиц, ни ветчины, а просто-напросто хотелось получить яичницу с укропом, о которой мудрые составители этого «полного карманного руководства для англичан, незнакомых с немецким языком», — как они назвали в предисловии свою книгу, — не имели, по-видимому, ни малейшего понятия.

Впоследствии, вернувшись домой, я пересмотрел несколько подобных «руководств» и убедился, что лучше того, которое находилось при мне во время моего путешествия по Германии, в обществе моего приятеля Б., не имелось; остальные оказались ниже всякой критики. Впрочем, ведь и разные другие «руководства» по большей части никуда не годятся.

Таким образом, не отыскав немецкого названия укропа, мы с Б. махнули рукой и заказали «немецкую» яичницу. Минут через десять кельнер с торжеством поднес нам дымящуюся сковороду, наполненную шипящими яйцами, вареньем из крыжовника и обильно посыпанную сверху мелким сахаром. С целью перебить неподходящую к нашему английскому вкусу сладость, мы добросовестно уснастили яичницу перцем, солью и даже горчицей, но и с такой приправой это блюдо оказалось «неприемлемым» для наших желудков. Взамен его, по совету Б., мы потребовали две порции ветчины и съели ее с горчицей и хлебом.

Позавтракав, мы сверились по имевшемуся у нас расписанию поездов и узнали, что следующий поезд в Обер-Аммергау отходит в 3 часа 10 минут. Этот поезд был «сквозной», т. е. нигде на промежуточных станциях не останавливающийся, и для нас очень удобный. По-видимому, железнодорожное начальство чрезвычайно гордилось им, судя по тому, что отметило его крупным шрифтом. Этим поездом мы решили воспользоваться.

Чтобы убить время до трех часов, мы отправились осматривать Мюнхен. Столица Баварии — очень красивый город, с широкими и чистыми улицами и множеством великолепных зданий, но, несмотря на это и на сто семьдесят тысяч обитателей, он весь пропитан атмосферою провинциальности. На улицах мало движения, а в блестящих магазинах мало покупателей. Но так как этот день был воскресный, то оживления было побольше. Все улицы, а в особенности места для гулянья, были полны нарядною толпою, среди которой резко выделялись приезжие окрестные поселяне в своих живописных и оригинальных народных костюмах, целыми столетиями передававшихся из поколения в поколение. Победоносно шествующей по всему свету моде с ее вечными переменами в материях, покроях и цветах до сих пор не удалось проникнуть в область баварских горных твердынь; беспощадная победительница постоянно встречает там самый отчаянный отпор. Как двести-триста лет тому назад, широкоплечий и загорелый пастух из Оберланда все еще продолжает наряжаться по праздничным дням поверх снежно-белой рубашки в серую, расшитую зелеными шелками куртку, опоясывается широким кушаком, нахлобучивает на кудрявую голову широкополую мягкую шляпу с пером и в коротких, по колени, панталонах и подбитых гвоздями толстых башмаках направляется по горам к хижине своей Гретхен.