Лариса Васильева - Альбион и тайна времени

— Чертовски устала. Сброшу эту книжку и поеду в Йоркшир. Там есть кое-какая работенка по оформлению интерьера квартир. Если мне хорошо заплатят, можно будет вызвать туда Дональда и побродить с ним по йоркширским аббатским развалинам. Мечтаю увидеть аббатство Ривокс — это целая Помпея в ущелье между горами. Может быть, попишу его маслом. Кстати, вам бы тоже не мешало съездить туда.

Я была между двух речей, двух огней, двух миров Альбиона. Всецело будучи на стороне Пегги, я могла понять миссис Кентон. Но они не могли понять друг друга. Впрочем, я не беспокоилась, зная воспитанность своей соседки и добродушие молодой художницы. И потом — все-таки одна порода…

— Ах, не болтайте, пропустите самое главное! Посмотрите, какое платье у невесты! Превзошло все мои ожидания! Сколько нежности! Какое благородство линий. Какая тонкость!

Близорукая Пегги сильно сощурила глаза и уткнулась в телевизор. Платье — это уже было по ее специальности.

Две фигуры, белая и алая, медленно шли по ковровой дорожке к алтарю Вестминстерского аббатства. Пегги долго смотрела.

— Отвратительное платье. Скучное и безвкусное. Впрочем, к такому лицу…

Чайник вскипел мгновенно. Он гудел и присвистывал, клокотал и выпускал пары. И захлопал крышкой.

— Необычайно приятно слышать столь смелое суждение. И столь безапелляционное. В особенности приятно, что вы говорите это в доме и в присутствии иностранки, которая воочию может убедиться, сколь велика у нас свобода слова: можно позволить себе не быть патриотом, и никто не осудит.

— Патриотизм вовсе не в том, чтобы расслюнявливаться при виде этих иждивенцев, — наплевала на изысканный тон моей соседки решительная Пегги, — патриотизм вообще не в словах. А я говорю правду. Все знают, в какую копеечку стала стране эта семейка с их дворцами, слугами и свадьбами. Вы знаете, с завтрашнего дня принцессе, в связи с новым положением в семье, увеличат годовой доход.

— Вы говорите о народе. О, да! Наш народ поистине счастлив сегодня. В газетах писали, что многие стояли с восьми вечера у ворот дворца, чтобы сегодня утром увидеть процессию! — Миссис. Кентон словно не слышала того, о чем говорит Пегги.

— Лабрадорские собаки, специально натренированные, тоже с вечера дежурили у Вестминстера, обнюхивая ваших «патриотов» на предмет взрывчатки! — отмахивалась Пегги.

Это продолжалось еще минут пятнадцать. Пожилая англичанка словно не замечала дерзко-вызывающего тона молодой. Она была выше всех возможных нападок на устои, незыблемость которых лежала в основе ее жизни, она еще чувствовала себя в силе игнорировать, о, только внешне игнорировать чуждый взгляд, неприемлемое отношение, противоположное суждение. В эту минуту она казалась каплей океана, песчинкой дюны. Эта черта упрямой терпимости, в которой есть грань непреступаемая, представляется мне чрезвычайно характерной для англичан. Типическая физиология души, сильно, конечно, изменившаяся от времени событий, еще жива и еще правит страной: мы Британия — настолько великолепны и образцовы, весь образ нашей жизни, многовековые ее устои настолько достойны хвалы и подражания, что если кто-то, даже кто-то свой, английский и недоволен тем, чем невозможно быть недовольным, он — бедный человек и достоин сожаления.

— Не понимаю, — сказала мне Пегги, прощаясь в коридоре, — как вы можете выносить общество, этой ханжи и буржуазки. Ведь со скуки можно издохнуть.

— Очень милая девушка, — сказала мне миссис Кентон, когда я вернулась к ней, проводив Пегги. — Она, конечно, бедняжка, несчастна и озлоблена от своих неудач. Но, надеюсь, ей повезет, и она станет с возрастом мягче, терпимее.

— У Пегги нет никаких неудач, — возразила я — она сама ушла из дома своих обеспеченных родителей она убежденная бунтарка, и ей нравится жизнь в борьбе.

— Да, очень милая, — стояла на своем миссис Кентон, — она, видимо, страдает и оттого, что ее возлюбленный младше ее на целых пять лет. Двадцать и двадцать пять это все-таки разница.

Я далее не могла ей возражать, тем более что свадьба совершилась и молодые, появившись в последний раз на балконе Букингемского дворца, отправились на свадебный обед. Миссис Кентон последовала их примеру — она принимала пищу строго по часам.

Лошадь и телега

Если бы передо мной была задача — нанести на карту Лондона точками места расположения всех публичных баров (сокращенно пабов) этого города, то через час карта была бы сплошь усеяна мельчайшими точками, теснящимися друг к другу.

Паб — великое изобретение нации, институт общественного развлечения за кружкой пива или стаканом разбавленного джина.

Основное время работы пабов от шести до двенадцати вечера, хотя днем они тоже бывают открыты с двенадцати до трех.

Вечерами пабы, освещенные, как правило, притемненными красными лампами, набиты битком: люди сидят и стоят, прислонившись к стенам, гул веретеном вьется в накуренных комнатах. Здесь собираются соседи или друзья — выпить, поговорить, скоротать вечерок. Многие тихо напиваются, и нередкое зрелище: две мерно раскачивающиеся фигуры в углу паба вот-вот осядут на пол со своих стульев, драки в пабах — явление довольно редкое — паб в понятии англичанина нечто вроде храма дозволенного вечернего наслаждения.

Пабы в Англии, и в частности в Лондоне, есть на каждой улице. А так как улица может быть в северной своей части очень богатой, в средней — средней, а в южной очень бедной, то три паба, расположенных на ней, служат трем социальным слоям.

Захожу в «Половинку луны» — название пабов — самые удивительные, я стала собирать их и теперь обладаю немалой коллекцией — и озираюсь. С первого взгляда вижу, что паб средней руки: черные лавки, стилизованные под старинные рыцарские скамьи, темно-красные обои на стенах, большое зеркало. Публика проходящая, случайная, кое-где видны постоянные посетители, сидят удобно расположившись, пустые кружки теснятся рядом с полными.

«Солдатский герб» — расположен недалеко от армейских казарм — тоже небогат собою, тоже красный свет и красные обои, уютный полумрак. На стенах картинки из военной жизни прошлого века. Здесь шумно, много солдат-отпускников с девушками. Жарко от молодости и пива.

«Шерлок Холмс» — знаменитый бар для туристов. В центре Лондона. Всегда полон. Далеко не все пьют. Многие заходят просто так посмотреть. На втором этаже можно увидеть в окошко изображение комнаты Шерлока Холмса со многими предметами, принадлежащими этому, никогда не существовавшему английскому герою-детективу. А вот и его восковая фигура в дальнем углу комнаты — сыщик сидит в кресле, задумавшись, и его длинный нос бросает тень на стену.