Глеб Горышин - Глядя в глаза Ладоге

Опасность — в переходе озера в эвтрофное состояние.

Что имеется в виду? За последние годы резко увеличилось поступление в озеро загрязняющих и биогенных веществ. Вода Ладоги переобогащается минеральным питанием. Слово «эвтрофный» происходит от греческого «эу» — хорошо и «трофе» — пища. На таком усиленном пайке биогенов стали бурно развиваться сине–зеленые водоросли: уже сейчас на некоторых участках объем водорослевой массы в двадцать — тридцать раз больше того, что было полтора десятилетия тому назад. Токсичные выделения сине–зеленых отравляют воду, а отмирая и разлагаясь, водоросли расходуют большое количество кислорода.

Уже сейчас, пролетая над Ладогой на вертолете после шторма, можно увидеть, как огромные массы органического вещества поднимаются водными потоками со дна и разносятся течениями по всему озеру.

Самое неприятное заключается в том, что огромного количества воды мы лишаем себя сами. Многие участки Ладоги цветут из–за избыточного поступления азота и фосфора, увеличиваются площади районов, где воду нельзя брать без предварительной очистки из–за деятельности целлюлозно–бумажных предприятий, расширяются акватории, затянутые нефтяной пленкой.

Мировая практика показывает, что помочь озеру в такой ситуации — сократить как минимум на треть поступление в него биогенных веществ. Тогда экосистема озера может восстановиться, но не раньше, чем завершатся два периода водообмена (на полный водообмен уходит 12 лет. — Г. Г.). Причем при нынешнем состоянии за каждый год промедления потребуется заплатить пятью годами, которые уйдут на естественное восстановление».

В 1986 году Ладога стала знаменита еще и тем, что на ее северо–западном берегу, в городе Приозерске, закрыли целлюлозный завод с дальнейшим перепрофилированием на мебельно–деревообрабатывающее безотходное производство. Настолько целлюлозный завод отравил прямыми, без очистки сбросами прилегающую акваторию озера, что непитьевой стала вода в городском водозаборе; ядовитые отходы (в смеси сто пятьдесят компонентов приблизились к водозабору Ленинграда. Другого выхода не было…

Но вначале немного о городе Приозерске — одном из главных действующих лиц ладожской эпопеи. Первое упоминание о русском поселении Корела, при впадении в озеро реки Узерьвы (впоследствии за ней утвердилось финское название Вуокса; звали ее еще и Бурной), означено 1295 годом. В том году отослано было из Корелы в Новгород сто десять тысяч беличьих шкурок. Новгородцами же построены на острове в дельте каменные башни. Потом река опадет, остров и крепость на нем соединятся с сушей. Позже Корела войдет в состав Русского государства. В 1580 году ее захватят шведы, назовут — Кексгольм; крепость усовершенствуется, превратится в твердыню–каземат. В 1710 году Кексгольмом приступом овладеют войска Петра Первого. Свет в окне, прорубленном Петром в Европу, наполнится голубизною Ладожского озера, как мы знаем, самого большого, самого чистого…

Долгое время Кексгольмская крепость служила узилищем для неугодных империи лиц: в конце XVIII века сюда привезли жену Емельяна Пугачева с дочерьми, продержали чуть не полвека. Здесь томились декабристы, петрашевцы…

В 1811 году Выборгская губерния с Кексгольмом отошла к Финляндии. В 1917 по Ленинскому декрету Финляндия получила независимость. В 1940 году, по договору с Финляндией, Кексгольм к нам вернулся. В 1944 его с боем взяли наши войска. В 1947 Кексгольм переименовали в Приозерск…

Всякий раз, принимаясь за чтение «Очарованного странника» Н. С. Лескова (читать его — не перечитать!), погружаюсь в изображенный чародеем слова мир древний, как бы не тронутый временем и людьми, такой глухоманный, что — показалось Николаю Семеновичу Лескову — не было нужды гонять ослушников по этапу в Сибирь: и там не сыщешь эдакой дичи, как на Ладоге у Корелы…

В 1931 году финны построили в Кексгольме целлюлозный завод — на особо чистой ладожской воде, с выпускной трубой в Вуоксу. Из той трубы хлестало до середины шестидесятых годов, когда санэпидслужба забила тревогу. (Заметим, что по Вуоксе подымался на нерест ладожский лосось.) Вместо того чтобы приступить к строительству очистных сооружений, Минлесбумпром… (Эту преамбулу «вместо того чтобы» можно приложить к любой из ладожских проблем, которых накопилось невпроворот.) Возобладало экологическое троглодитство: провели три трубы в Дроздово озеро — чистейшую лагуну, соединили его бетонным лотком с Щучьим заливом Ладоги. К середине восьмидесятых Дроздово озеро переполнилось, превратилось не только в вонючую лужу, но в химическую бомбу замедленного действия. Омертвел, зачужел — для озера и людей — Щучий залив, названный так по своей рыбности. Вода в Приозерске стала непитьевой: язык загрязнений приблизился к водозабору Ленинграда. Еще бы немного и…

В октябре 1986 года было принято окончательное решение о закрытии Приозерского целлюлозного завода. Понятно, что этот исход не случился сам собою; министерство, руководство завода выставляли главные козыри: вискозная целлюлоза нужна стране; с заводом связано социальное бытие населения Приозерска; все другое исправим после. Изыскивались обходные пути, им находилась в верхах поддержка: в зиму 1986–1987 годов ударными темпами сваривали плети труб — для стока с завода, в обход Дроздова озера, в Ладогу, подальше от берега…

Разразилась сшибка весьма могущественных сил с санэпидслужбой, у которой всего–то пробирка с пробой воды да еще маленькая власть на частичную санкцию. И — с общественным мнением. То есть сшиблись ведомственный подход, не знавший до сих пор альтернативы, с экологическим, гуманитарным. Последний взял верх в силу чрезвычайных обстоятельств.

Плети труб остались несваренными до конца, сам видел: лежат, ржавеют; ударный труд сварщиков — неотмеченным…

В сентябре 1987 года я спросил у директора год как закрытого целлюлозного, еще не пущенного мебельного (на заводе в то время шили чехлы для будущей мебели) завода Алексея Владимировича Баркалова, что думают наши соседи, партнеры — финны — о такой радикальной мере. Он взвесил, припомнил…

— Финны сказали, что у них такое невозможно: закрыть большой завод. «Это только в такой богатой стране, как ваша… при вашей системе…» У них капиталист бы не согласился, поискали бы другой выход…

Вспоминаю высказывание одного руководящего товарища, причастного к ситуации в Приозерске. В пик событий, оно приводилось в печати:

— Никогда не думал, что в наше время, при нашей общественной системе, возможен столь остродраматический социальный конфликт.

Можно прокомментировать этот «крик души»: драматизм конфликта накапливался в пору застоя, его радикальное разрешение предопределила перестройка. Однако острота снята лишь отчасти. На Ладожском озере, то есть вокруг него, семь крупных целлюлозно–бумажных производств вовсе без очистных сооружений или же с частичной очисткой, с неконтролируемым сбросом в озеро вредных отходов. Собственно, нет норм сброса, нет и сколько–нибудь надежной технологии радикальной очистки.