Джером Джером - Трое за границей

Но я отвлекся. Я вспомнил все эти факты чтобы объяснить, почему теперь так постоянно нерасположен быть средством распространения полезных сведений. Теперь снова к делу.

Какой-то читатель, подписавшийся «Аэронавтом», написал с вопросом: как добывается водород? Водород добывался очень легко (во всяком случае, я сделал такой вывод, изучив этот предмет в Британском музее*), но я все-таки предупредил «Аэронавта», кто бы он ни был: пусть предпримет все необходимые меры предосторожности. Что мне оставалось делать? Спустя десять дней в редакции появилась краснолицая дама; она тащила за руку существо, которое, как она объяснила, являлось ее сыном возраста двенадцати лет. Лицо мальчика было просто поразительно невыразительно. Матушка толкнула его вперед, сдернула шапку, и тогда я понял, почему. Бровей у него не было вообще, а от волос остался жалкий прах, сообщивший голове вид крутого яйца, очищенного от скорлупы и посыпанного черным перцем.

— Неделю назад это был милый мальчик с кудрявыми волосами, — заметила дама. (Судя по тону, это было только начало.)

— И что с ним случилось? — поинтересовался наш шеф.

— А вот что, — резко ответила дама. Она вытащила из муфты экземпляр нашего прошлого выпуска, где моя статья о водороде была обведена карандашом, и швырнула ему под нос. Шеф взял журнал и прочитал статью до конца.

— Это и есть «Аэронавт»? — спросил шеф.

— Это и есть «Аэронавт», — не стала запираться мамаша. — Бедное, доверчивое дитя! А теперь посмотрите на него!

— Может, еще отрастет? — предположил шеф.

— Может, отрастет, — фыркнула дама, продолжая вскипать, — а может, и нет! И мне хотелось бы знать, что вы собираетесь для ребенка сделать.

Шеф предложил помыть ему голову. Сначала мне показалось, что она на него кинется, но она сдержалась и ограничилась репликой. Как оказалось, она подразумевала не мытье головы, а материальную компенсацию. Попутно она поделилась своими наблюдениями в отношении направления журнала в целом, его практической ценности, претензий на протекцию в обществе, эрудиции и образованности его сотрудников.

— Вообще-то не понимаю, в чем здесь наша вина, — возразил шеф (он был человек мягкий). — Он просил информации — он ее получил.

— Только давайте без шуточек, — ответила дама. (Шутить, я уверен, шеф не собирался; легкомыслие не входило в число его недостатков.) — А то получите чего не просили! — воскликнула вдруг женщина так, что мы, как трусливые зайцы, отскочили и спрятались каждый за свое кресло. — В два счета! Я вам еще устрою, устрою на вашу голову!

Как я понял, она имела в виду произошедшее с головой мальчишки. К этому она присовокупила наблюдения насчет внешности самого шефа (которые были определенно бестактны). В общем, неприятная была это женщина.

Лично я полагаю, что исполни она свою угрозу, ее дело было бы проиграно за отсутствием прецедента. Но шеф был человеком, который сталкивался с законом, и придерживался принципа — закона всегда сторониться. Я слышал от него такое:

— Если меня кто-нибудь остановит на улице и потребует отдать часы, я откажусь. Если он станет угрожать силой, я, хотя драться не умею, буду защищаться как могу. Ну а если он заявит на них права по суду, я вытащу их из кармана и отдам. И еще буду считать, что отделался дешево.

Вопрос с краснолицей мамашей он уладил посредством пятифунтовой купюры (месячный доход нашей газеты), и мамаша ушла, забрав своего испорченного отпрыска. Затем шеф доброжелательно обратился ко мне. Он сказал:

— Не думайте, я нисколько не обвиняю вас. Это не ваша вина, это — судьба. Занимайтесь моралью и критикой — это ваш бесспорный конек. Но больше не трогайте «Полезных сведений». Как я сказал, это не ваша вина. Сведения ваши вполне корректны, против тут ничего не скажешь... Просто с этим вам не везет.

Я жалею, что не всегда следовал его совету — я бы избавил себя и многих вокруг от многих проблем. Не знаю как, но оно так. Если я кому-нибудь посоветую, как лучше добраться из Лондона в Рим, человек потеряет багаж в Швейцарии или едва не погибнет в кораблекрушении сразу за Дувром. Если я помогаю ему выбрать фотографический аппарат, в Германии его арестуют по подозрению в шпионаже.

Как-то раз мне стоило большого труда объяснить одному человеку, как ему жениться на сестре покойной жены, проживающей в Стокгольме. Я узнал, когда из Гулля отходит пароход и в каких отелях лучше всего остановиться. Сведения, которыми я его снабдил, с начала до конца были безукоризненны. Все прошло без сучка и задоринки, но он со мной больше не разговаривает.

По этой причине свою страсть к полезным советам мне пришлось обуздать. По этой причине на данных страницах никто (если я только сдержусь) в смысле практических указаний не найдет ничего. Здесь не будет описания населенных пунктов, здесь не будет исторических отступлений, никакой архитектуры, никаких нравоучений.

Как-то раз я спросил одного просвещенного иностранца, что он думает о Лондоне. Он сказал:

— Это очень большой город.

Я спросил:

— А что вас в нем больше всего поразило?

Он ответил:

— Люди.

Я спросил:

— По сравнению с другими городами — Париж, Лондон, Берлин — что вы о нем думаете?

Он пожал плечами:

— Он больше. Что еще сказать?

Один муравейник как две капли воды похож на другой. Сколько дорожек, узких или широких, где маленькие создания роятся в причудливой неразберихе! Эти куда-то спешат, деловые; эти остановились потрепаться. Эти согнуты непосильной ношей; эти просто греются на солнышке. Сколько кладовок, забитых кормом; сколько норок, где крохотные существа спят, питаются, любят — вот в уголке лежат их белые косточки. Этот улей побольше; тот поменьше. Это гнездо лежит на песке; другое спрятано под камнями. Это сделано только вчера; это свили, говорят, еще в допотопные времена — кто знает.

Также в этой книге не будет народных преданий.

Во всякой долине, где имеется какая-то крыша, имеется и своя песня. Я сообщу фабулу, вы можете передать ее стихами и переложить на свою собственную музыку: жила-была девушка, появился парень, полюбил ее и уехал.

Это однообразная песня, существующая во многих языках (молодой человек, должно быть, объехал весь свет). Его хорошо помнят в сентиментальной Германии; обитатели голубых Эльзасских гор также помнят его среди своих; побывал он, если память не изменяет мне, и на берегах Аллан-Уотер. Ни дать ни взять — Вечный Жид; глупые девчонки до сих пор, так рассказывают, прислушиваются к затихающему стуку его копыт.